Сын Наполеона

— Нет, дитя мое… Но раз у тебя было несколько титулов, давай оставим один, тот, который ты будешь теперь носить. Мы только что решили с моим министром, что ты получишь в дар большие, прекрасные земли, богатое и очень славное владение, название которого будет отныне твоим титулом. Тебя станут называть герцогом Рейхштадтским!..

— Герцогом Рейхштадтским… — с удовольствием повторил малыш. — А у меня раньше было еще другое имя.

— Какое имя? — резко спросил император.

— Мне сказали, что меня звали Наполеон.

— У тебя нет этого имени! Ты не должен даже произносить его! Я запрещаю тебе это! — В голосе Франца-Иосифа явно чувствовался металл.

И сразу же, раскаиваясь в излишней строгости, видя, что ребенок испуганно дернулся, готовый разрыдаться, добавил намного мягче:

— Ну же, полно, будь умницей! Думаю, уже время капитану Форести давать тебе урок. Поди к нему.

— О, деда! Не раньше, чем поцелую тебя, а то ты очень рассердился! — воскликнул малыш.

Успокоившийся ребенок пошел искать капитана Форести, который занимался его обучением под руководством графа Морица-Дитриха Штейна.

У сына Наполеона был личный штат, состоявший из воспитателя, двух гувернеров, двух придворных дам (мадам Суффло и ее дочери), находившихся в подчинении у графини Монтескье, преданность которой простиралась так далеко, что она предпочла не оставлять своего питомца в изгнании. «Матушка Кье» стала Родиной-Матерью для сына Великого Изгоя.

В качестве компаньона для игр к нему был приставлен маленький француз, сын камердинера Марии-Луизы, Эмиль Гоберо. Поступив в услужение к юному принцу, Эмиль Гоберо взял себе немецкое имя. При дворе его знали только как Вильгельма. Двумя годами старше принца, он благодаря своей матери был хорошо осведомлен о тех вещах, которые доводил до сведения малолетнего хозяина.

Именно таким образом Вильгельм открыл герцогу Рейхштадтскому его императорское и французское происхождение.

При любом упоминании о Наполеоне и Франции ребенок без конца задавал вопросы и требовал объяснений. Никому при дворе, кроме его юного товарища, не приходило в голову, насколько мальчик был осведомлен обо всем, что касалось страны, где он родился.

Однажды, когда генерал Соммарива рассказывал о видных военачальниках и назвал самых известных полководцев того времени — Веллингтона, эрцгерцога Карла, Блюхера, — ребенок с живостью прервал его:

— Я знаю еще одного, которого вы не назвали, четвертого полководца, самого великого. Он их всех побил!

— Кто же это, Ваше Высочество? — удивленно спросил генерал.

— Мой отец! — воскликнул мальчик.

И убежал, оставив придворных в растерянности и смущении.

Надо сказать, что император строго-настрого приказал держать наследника Наполеона в полном неведении об отце и истории его правления. Герцог Рейхштадтский — немецкий и только немецкий принц.

Зная, что где-то подрастает мальчуган, носящий самое грозное имя в истории, Европа чувствовала себя неспокойно. Следовательно, было сделано все необходимое, дабы тщательнейшим образом спланированная система воспитания работала исключительно на германизацию юного Бонапарта.

К нему были приставлены лучшие учителя для обучения верховой езде и владению оружием, все его способности направлялись на получение военных знаний. В планы Священного союза входило сделать из сына Наполеона отличного австрийского генерала, который, быть может, однажды поведет германские армии вперед, на Францию.

Чем тщательнее окружающие скрывали все, что даже отдаленно касалось личности Наполеона, тем с большей жадностью он отыскивал самые мельчайшие детали из жизни необыкновенного человека, чья кровь текла в его жилах.

Все, что мальчик узнавал по крупицам из разговоров с товарищем по играм Вильгельмом, из прочитанного и ускользнувшего от недреманного ока его учителей, иногда ставя в лоб вопросы воспитателю, рождало в нем тайное чувство гордости: он — сын Наполеона. Осознание своего происхождения от могущественнейшего императора, одно лишь упоминание о котором наполняло страхом Венский дворец, куда ступала когда-то его нога триумфатора, придавало юному герцогу Рейхштадтскому столько моральной силы и уверенности в себе, что он с первого взгляда выделялся среди других эрцгерцогов, которые стояли на иерархической лестнице далеко впереди.

Хотя в почерпнутых им отрывочных сведениях о Наполеоне и его времени не скрывались, а, наоборот, выделялись ошибки, слабости, даже преступления того, кого называли Бонапартом, уважение, которое он испытывал к этому человеку, восхищение, которое он распознавал даже у тех, кто ненавидел и боялся его, смутное представление о несчастьях и страданиях, претерпеваемых им на африканском острове, — все, что скрывали от сына, — все это способствовало созданию культа отца-узника. А потому жизнь и судьба опального императора Франции занимали его гораздо больше, чем могли предполагать те, кто хотел воспитать его в австрийском духе.

Замороженный апельсин

Для Шарля и Люси жизнь вновь становилась счастливой и безоблачной.