Сын Неба

Узнать меня действительно было непросто: мы не виделись двадцать пять лет. Да и я на нее поглядывал, отыскивая знакомые черты. И встретились вот так, совершенно случайно: в больнице, в очереди в кабинет физиотерапии, где нам делали на соседних лежанках прогрев почек. Так я встретил свою родную сестру Людмилу. Дома ее звали Милочка. Она старше меня, она помнит, как мама принесла меня на руках из роддома. У нас действительно одни гены, одни родители, одно прошлое. Но потом в наших отношениях была точка… У авиаторов есть такой термин: point of no return. Если по-русски: точка, с которой нет возврата.

Если пилот тяжелого транспортного самолета (я по роду деятельности весьма далек от авиации, пусть меня простят за возможные неточности в толковании термина, здесь важен образ), так вот, если пилот самолета видит, что совершил при посадке ошибку (садится мимо полосы, не выбросил шасси и т. п.), он может взмыть ввысь, поднять машину, вывести ее на повторный заход на посадку и посадить успешно. Если, конечно, он не миновал point of no return – точку невозврата. Если эта точка уже позади, то самолету не взмыть в высоту снова. Лучше и не пытаться это делать, потому что этой бесплодной попыткой пилот только увеличит скорость движения машины вместо того, чтобы скорость всеми возможными и невозможными путями гасить. От этого рубежа не возвращаются.

Подобных точек немало в любой человеческой жизни. Само рождение человека – это уже точка, за которую не вернешься. Родился, так родился. За тебя уже сделан выбор. Ты не выбирал себе при рождении родителей, пол, эпоху рождения, национальность. Ты уже не в силах ни одну из этих категорий изменить естественным путем. Не в силах вернуться за точку своего рождения.

Есть такие точки и в людских отношениях. Вроде бы после двадцати пяти лет разлуки многое изменилось, многое видится по-новому, да и какой смысл, спустя столько лет ворошить старую грязь? Вот и встретились, спустя жизнь, как у Марины Цветаевой. Но мы будем пытаться построить свои отношения заново.

35. Мне, конечно, интересно было слушать, что же происходило с Милочкой в течение двадцати пяти лет, но пересказывать все это для тех, кто ее не знает, – скучища. Упомяну лишь маленькую ее фразу, всерьез насторожившую меня:

– Ты только Кире не давай мой номер телефона…

Киру, племянницу свою, я, положим, как и Милочку, двадцать пять лет не видел, я ее помню маленькой, пятилетней, а сегодня вряд ли даже узнаю, если вдруг встречу на улице. И вдруг подскочу на улице к практически незнакомой женщине, и буду давать ей номер телефона Милочки?

– А как вообще Кира?

– Кира встретила одного…

Милочка назвала его неприличным словом.

– Ты понимаешь, он ее поработил, он ее зомбировал, она сделает все, как он скажет, она даже юбки перестала носить, потому что ему нравится, когда девушка ходит в брюках.

Милочка помолчала с полминуты, потом вытащила носовой платок, провела им под глазами:

– Они меня просто выгнали. Из нашего родительского дома. Сначала я у подруги жила, еще школьной моей подруги, ты ведь помнишь Валю… Потом снимала. Сейчас… Нашелся один добрый человек, которому я оказалась нужна.

– А как же Кесарев?

– Кесарев сбежал в Москву, у него там новая жена. Дочка родилась… Представляешь, второго ноября, как и Кира…

Милочка перевела разговор на другую тему, опять вспоминали детство. Наверное, она жалела, что рассказала про ситуацию с Кирой. Наверное, она боялась, не злорадствую ли я, потому что сама двадцать пять лет назад один к одному проделала со мной то же самое, что теперь Кира проделала с ней.

36. Очнулся он, когда по салону самолета пронесся непонятный ропот, а самолет стало трясти, будто шел самолет не по воздуху на высоте одиннадцать тысяч метров, а по старинной питерской брусчатке. Он застал такую брусчатку в ранней юности, хорошо помнил тот участок, который не раз приходилось преодолевать. Чтобы не бить тонкие, изящные, как ноги стремительной лани, колеса своего гоночного велосипеда, он с велосипеда слезал, укладывал раму на плечо и тащил велосипед на себе до места, где брусчатка заканчивалась и начинался асфальт.

37. Было это в 1972 году. Он тогда занимался велоспортом, и загородные прогулки на велосипеде километров по семьдесят-восемьдесят были для него делом обычным, почти ежедневным.

В какой-то момент он решил развернуться и ехать домой, потому что солнце уже клонилось к горизонту, а ехать на велосипеде в темноте, даже в сумерках – весьма нежелательно. Стадо коров, возвращаясь с пастбища, должно было пересечь шоссе. Пусть пройдут – решил он, проехал еще километра два и развернулся.

Подъезжая к месту, где дорогу еще недавно переходило стадо, он увидел, что у обочины стоит какое-то животное – видимо, от стада отстал теленок. На скорости он шел приличной и решил, не сбавляя хода, проскочить мимо теленка. И тут, метрах в десяти-двенадцати от животного, он резко нажал на оба тормоза…

У обочины, упершись в него злобным взглядом спрятавшихся в жировой толще глаз, стоял огромный, черный, с клыками кабан.