Сын Петра. Том 1. Бесенок

— Алексей Семенович, ты в уме ли? — удивленно спросила Наталья Алексеевна.

— Более того, она там пишет, будто государь наш, Петр Алексеевич, также погиб, только уже в Голландии. И что немцы будут пытаться выдавать вместо него своего подручного в качестве самозванца. И что ты, Наталья Алексеевна, известная своей страстью к Кукую, всяческим им потворствовать станешь ради выгод своих.

— Ты вот это сейчас серьезно говоришь? — растерянно спросила Наталья Алексеевна.

— Так было написано в письме Софьи Алексеевны, — пожал плечами Шеин.

— И ты, Алексей Семенович в раздумьях? — холодно улыбнулся Алексей. — Али мыслишь, что усидит Софья? И пытаешься выгоднее пристроится?

Тишина.

— Тебе разве не ведомо, что Россию ждет, если она усидит на троне? — поинтересовался царевич. И видя молчание, продолжил. — Она старая баба. Своих детей иметь не может уже. Наследовать ей будет какая-то из дочек дядьки Иоанна. Да не просто так. Ибо ее выдадут али за сына Августа Польского, али за самого Карла Шведского, сдав таким образом Россию или в польские руки, или в шведские.

— Пустое говоришь. — тихо возразил Шеин.

— И в чем же пустота моих слов?

— Всем ведомо, что Милославские за старину стоят. Что в делах, что в вере. Им сдавать Россию иноземцам не с руки.

— А как же они поступят? Новый Земский собор соберут, чтобы призвать новую династию на престол? Сам-то в это веришь? Или быть может они все же попытаются повторить, как во времена Смуты, призыв иноземца на царство. Такого, за которым бы стояла крепкая армия, чтобы защитила их интересы. А? Чего молчишь?

— Смута то тут причем?

— Ты не хуже меня знаешь, что отец мой жив, и я — это я. Так что, миром все это не разойдется. Даже если ты меня сейчас убьешь, объявив самозванцем, то вернувшись из посольства отец начнет лютовать. Начнется большая внутренняя война. Когда эти за это, а те за то. Как тогда, сто лет тому назад. А если в ходе этой войны Милославские победят, то поступят также, как вели себя бояре прошлого. Помнишь ли? Они ведь Вазу приглашали на престол. И даже провозгласили его царем России. Что им мешает вновь поступить также, запустив новый виток Смуты? Или мыслишь, что православные потерпят над собой католика или протестанта? Тем более, что как тот, так и другой себя станут вести безобразно. А с чего им иначе вести себя? Мы то для них станем просящей стороной.

— Вздор это все, — отмахнулся Шеин. — Зря только воздух сотрясаешь.

— Почему это зря? Спросил Патрик Гордон. — Алексей все верно говорит.

Шеин напрягся.

Если Петр был формальным отцом Потешных полков, то Патрик — фактическим. Именно он стоял за их непосредственным созданием, за их тренировкой и так далее. И имел среди них такой авторитет, что Шеин рядом с ним выглядел подобием свадебного генерала. Да и в Лефортовом полку не меньший вес имел. А Бутырский так и вообще — его вотчина считай. Чуть ли не личная гвардия. Так что, прикажи Гордон арестовать здесь и сейчас Шеина — арестуют. А вот наоборот… все равно Шеина арестуют.

— Я… я… — растерялся Алексей Семенович.

Гордон же шагнул вперед, положив руку на эфес и заслоняя собой царевича.

— Что мямлишь? Ты не хуже меня знаешь, что это брехня.

— Патрик Иванович, — произнес Алексей, — благодарю.

И вышел перед ним к Шеину.

— Если Алексей Семенович считает, что я самозванец, то в чем проблема? Вот он я. Пускай достанет свой клинок и убьет. Если нет, то хватит морочить голову. А то ведет себя как девица какая. И хочется, и колется, и мама не велит.

Сказал царевич это при иных командирах, которые внимательно наблюдали за развитием событий.

— Я не это имел в виду! — воскликнул Шеин, отступив на пару шагов назад.

В этот момент все обернулись.

К их милому междусобойчику подъехала повозка с Ромодановским. Которого сопровождала конная сотня кого-то. Алексей предположил бы, что бедных помещиков, но поручиться за это не смог бы. Во всяком случае их лошади были явно в диссонансе с их одеждой и прочим снаряжением. Что наводило на разные мысли.

— О, Алексей! И ты тут. — воскликнул князь-кесарь, вылезая из повозки.

— Федор Юрьевич, а ты как вырвался?

— Трудно ли умеючи? А чего вы тут стоите? Что-то дельное обсуждаете?

— Генералиссимус Шеин сомневается в том, что я — это я. Ссылаясь на письмо Софьи, в котором она говорит, что меня убили, а любой, кто мной назовется — самозванец.

— Я не это имел в виду! — замахал руками Шеин. — Я…

— Ты просто терзался сомнением — чью же сторону принять выгоднее. Не так ли? — перебил его царевич.

— Нет! Я верен царю! Я просто рассказывал вам о том письме, что рассылает Софья Алексеевна.

— И только? — усмехнулся Ромодановский, очень нехорошо прищурившись.

— И только! Если бы я задумал что дурное, то отчего же не пытался взять царевича под стражу? Отчего же мы мирно беседовали?

— Тоже верно. Да, дни нынче тревожные. — покивал князь-кесарь. — Что там со стрельцами?

— Сдались. Зачинщики в холодной. Остальные в своем лагере под стражей. Разоруженные.

— С юга говорят, идет еще несколько полков.

— Много? Стрельцы?