Сын погибели

— Я… — Симеон до хруста сжал рукоять меча, представляя, с какой радостью раскроил бы череп неведомого ему герцога Швабии. — Я готов.

— Василевс надеется на тебя и облекает высоким доверием, — с ноткой сожаления в голосе напутствовал его отец Гервасий: будь его воля, он бы ни за что не доверил столь щекотливое дело такому бесхитростному, хотя и, несомненно, храброму юнцу. Лучше бы взялся сам.

Но Симеон не уловил нотки разочарования в тоне монаха, зато явственно услышал радостный вздох своего отца.

Людовик Толстый озадаченно поглядел на верного советника. Юный Фульк Анжуйский, наследник одного из крупнейших ленов[8] королевства, был не просто кравчим августейшего монарха, он являлся важнейшей фигурой в великой «шахматной баталии». Фигурой, ценность которой могла легко поменяться в зависимости от капризов погоды или желудочных колик нынешнего герцога Анжу.

— Пусть войдет, — повелел Людовик, нахмурив и без того прорезанное тремя рядами глубоких морщин чело.

Начальник стражи молча поклонился и исчез за дверью, а через мгновение в освещенной факелами зале возник сам виновник ночного переполоха — граф Фульк Анжуйский. На разодранной в клочья нижней рубахе у плеча отчетливо проступало кровавое пятно.

— Как это понимать, граф? — оглядывая сконфуженного кравчего, гневно спросил король. — Тебя ограбили?

— Нет, мой государь, — опустил глаза юноша.

— Тогда что же?

— Мне совестно об этом говорить.

— Проклятие! — выругался Людовик. — Так не делай того, о чем потом будет совестно рассказывать!

Фульк тяжело вздохнул, не поднимая взгляда с застеленного восточным ковром пола.

— Это была честная схватка. Я убил его.

— Господи, сделай так, чтобы я ослышался! — Король сделал шаг к юноше. — Что ты сказал?

— Это была честная схватка, — повторил анжуец.

— Впервые слышу о манере вести честный бой в исподнем. Говори толком, кого ты убил, несчастный?

Юнец вздохнул поглубже, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом, то ли с тем и другим разом, и, наконец, поднял глаза.

— Сегодня на празднестве я познакомился с одной девушкой… Очень милой девушкой… Я ей тоже понравился…

— Ну и?

Фульк искоса поглядел на аббата Сугерия, сосредоточенно перебирающего четки.

— Мы уединились тут неподалеку… Но, поверьте, ничего не было!

— Во всяком случае, от этого «не было» кого-то уже не стало, — резко оборвал его король. — Отвечай — кого?!

— Мы уединились на сеновале, и вдруг ее брат… старший брат… он напал на меня с мечом… А мой клинок лежал в стороне. А еще с ним были трое слуг… — довольно бессвязно продолжал кравчий. — Там в сене торчали вилы, я успел схватить их…

— Кого ты убил, несчастный, говори?!

— Ее брата. Но он тоже ранил меня!

— Его имя! — взревел король.

— Робер де Вальмон.

— Что?!. Ты хочешь сказать, что вознамерился совратить дочь коннетабля де Вальмона Мадлен, и тебя застукал один из ее братьев?

— Я не пытался… Мы понравились друг другу…

— Молчи, глупец! — рявкнул Людовик. — Ты не представляешь, что натворил! Виконты де Вальмон — младшая ветвь графов Д’Иври, а те через своего основателя — Рауля Д’Иври — в близком родстве с родом герцогов Нормандских. Завтра же нормандцы объявят, что я вознамерился истребить местную знать, а послезавтра мир в этих землях, ради которого мы проливали кровь столько лет, снова пойдет прахом.

— Но я же не хотел! — тихо всхлипнул Фульк. — Я оборонялся!

— Оборонялся!.. — устало передразнил Людовик Толстый. — Ладно, ты сказал, там были слуги — что с ними?

— Я их обезоружил и хорошенько отдубасил тупым концом вил.

— Ловкач! Один против четверых, — восхитился король. — Вот посмотришь, завтра слуги объявят, что ты напал на молодого Вальмона, когда тот защищал честь сестры от французского злодея-насильника. И она — обещаю! — подтвердит это.

— Не может быть! Она такая добрая!

— Может, глупец! Может, и подтвердит! — заорал король. — У Мадлен, кроме убитого тобой, еще семеро братьев, и все — старшие. Они заставят ее говорить что угодно, лишь бы спасти честь рода. И скажу более: даже если сегодня я как верховный сюзерен дарую тебе помилование, ни один из Вальмонов и их многочисленной родни не признает убийцу члена своей семьи обеленным. Они будут жаждать твоей крови.

— Что же мне делать? — обескураженно пробормотал Фульк.

— Что делать, — задумчиво глядя на графа Анжуйского, пробурчал венценосец. — Раньше следовало соображать, прежде чем по сеновалам девок щупать. Не при святом отце будь сказано. — Он покосился на аббата Сугерия.

Людовик не спускал глаз с юноши, и тот попытался сжаться под тяжелым, будто в нем был сосредоточен весь немалый вес тучного монарха, взглядом.

Что мудрить, Фульк был, несомненно, хорош собой — той редкой мужественной красотой, которая обычно выдает старинные римские корни. Он выглядел старше своих лет. Военное ремесло, которое молодому графу довелось изучать с мечом в руках, а не по трактатам, закалило его характер, добавляя правильности черт гордую стать молодого льва.