— Пожалуйста, садись, — сказал я и начал наливать чай.
Она взяла несколько подушек и откинулась на них.
Я поставил перед ней чашку с чаем, а она сказала:
— Ты наливаешь чай, как женщина.
— Моя мать учила нас разным вещам, чтобы мы не полагались только на слуг. Думаю, она делала это как раз для таких случаев.
— А ты умеешь прислуживать.
Она отхлебнула чай.
— Правда, это не всегда приятно.
Она улыбнулась.
— Этому она вас тоже учила?
— Нет.
Наступила тишина. Эмель провела пальцем по краю чашки. Это был очень изящный жест для такой мужественной девушки. Она подняла на меня взгляд.
— Ты знал свою настоящую мать?
— Нет. Она не захотела стать частью моей жизни.
Я не хотел говорить о своём прошлом, поэтому спросил у неё про Рахиму.
— Я была в ужасе, когда он выбрал Рахиму. Я очень переживала о том, что он ей не подходит, но ты…
Совсем ненадолго она замолчала.
— Но ты всегда должен верить, что Эйкаб знает, как лучше.
Второе «ты» она произнесла как-то иначе. Во втором случае это мог быть кто угодно. А под первым «ты» она подразумевала меня.
Это напомнило мне о тех снах, что я видел, находясь в горячке, снах о нашем неясном прошлом. Тогда я был кем-то другим — меня словно сдерживала чья-то могущественная рука — но Эмель, без сомнения, была сама собой. В тех снах была такая лёгкость, а между нами было столько свободы. Я мог касаться её столько, сколько хотел. Когда я просыпался от этих снов, меня поглощали боль и жар. Сначала мне казалось, что я хотел вернуться в эти сны, чтобы прекратить страдания. Но теперь я уже не страдал, и всё равно хотел вернуться туда.
У меня перед глазами возникло бледное лицо Елены, поэтому я посмотрел на Эмель, чтобы отогнать его.
— О чём ты думаешь?
— О Елене.
Она ухватилась за нити ковра.
— Когда состоится свадьба?
— Когда всё утрясётся.
Я откинулся на руки и посмотрел в ночное окно. Прислушался к какофонии жужжания, шипения и кряканья различных существ.
— Ты хочешь жениться на ней?
Я задумался, не будучи уверенным в том, что я вообще знал ответ на этот вопрос.
— Я хотел сделать это ради своего отца.
Я снова наполнил наши чашки. Вода была тёмной, листья слишком долго настаивались.
— Своего отца?
— Он совершил ошибку, — сказал я, указав на себя. — Я не должен её повторить. Обязанность короля — жениться ради власти. Мой отец, в итоге, полюбил мою мать. Ему очень повезло.
— Королеву хаяли.
Кивнув, я сказал:
— Это был выгодный брак. Она была совсем не похожа на сестру. Она была очень мягкой — полной противоположностью суровой Лике.
В Эмель сочетались оба эти качества.
— Он любил солеискательницу, которая тебя выносила?
— Он жалел о том, сколько горя принёс ей и мне.
— Ты не допустишь такую же ошибку.
Её слова прозвучали сухо и окончательно.
— Он действительно совершил ошибку. Но мы с ним не совпадали в том, что это была за ошибка.
Я встретился взглядом с Эмель. Когда она смотрела на меня в этой темноте, её глаза казались ещё темнее.
— Мне было очень легко принять решение жениться на Елене…
Я сделал вдох. Я не должен был этого говорить, но стол был уже накрыт. И будь я проклят, если бы не сел за него.
— Пока не появилась ты.
Она сжала губы вместе.
— Я.
Потребность рассказать ей всё заставила слова политься из меня, точно вода.
— Могу ли я обременить тебя ещё одним признанием?
— Конечно.
— Находясь рядом с тобой, я чувствую такие вещи — хорошие вещи — благодаря которым я ощущаю себя цельным. Но также…
Я осмотрелся вокруг, пытаясь понять, как мне объяснить свои чувства.
— Что-то ещё скрывается под всеми этими слоями. Какое-то эхо, основа всего — я не знаю, как это описать — что говорит мне: да, это правильно. Это похоже на палимпсест4
. Ты знаешь, что это такое?Теперь я уже не мог замолчать.
— Я чувствую себя счастливым, Эмель. Это меня пугает, потому что я боюсь, что мне нельзя чувствовать себя таким образом.
— Потому что это ошибка? — её голос прозвучал мягче, чем кровать у меня дома.
— Нет. Я не думаю, что это ошибка. Это такой же страх, который я чувствую, когда моя орлица охотится. Каждый раз, когда я выпускаю её, я не знаю, вернётся ли она ко мне.
— Ты боишься, что я не разделяю твои чувства.
Снаружи послышался топот ног.
— Саалим!
Мы выпрямились, и в то же мгновение в комнату вошёл Тамам.
— Эмель не, — он опустил взгляд на нас и сказал, — вернулась.
Она резко встала, опрокинула чашку и допила чай.
— Я уже собиралась уходить.
И прежде, чем кто-либо из нас смог произнести хотя бы слово, она проскользнула мимо него и исчезла.
— Прошу прощения, что прервал вас, — сказал Тамам, переминаясь с ноги на ногу в дверях.
Откинувшись на подушки, я сказал:
— Ты вообще когда-нибудь спишь?
* * *
Когда я открыл глаза, масло в лампе догорело, и комната погрузилась в удушающую темноту. Я на ощупь нашёл в темноте дверь.
Лунный свет едва проникал сквозь листья, и я не сразу нашёл лестницу. Я опустился на четвереньки и начал шарить перед собой руками, пока, наконец, не почувствовал её. Лестницу уже опустили, поэтому я спустился по ней, чтобы узнать, кто ещё не спал.
Когда мои ноги коснулись земли, я услышал голос:
— Тоже не можешь уснуть?
Тамам.