Сын шевалье

Леонора, словно бы раздавленная подобным обращением, попятилась к дверям. А королева, которую смягчила эта покорность, уже стала сожалеть о своей резкости, утешаясь лишь предстоящим свиданием с Кончини.

У выхода Галигаи выпрямилась и сказала почтительно, без всякой бравады, однако решительно:

— Пусть Ваше Величество простит меня, но я немедленно отправляюсь к королю…

На лице королевы выразились смятение и страх.

— К королю? — пробормотала она. — Но зачем?

— Умолять его исполнить просьбу, в которой по безграничной милости к нам было отказано Вашим Величеством.

Слегка успокоившись, Мария негодующе воскликнула:

— Как ты… как вы смеете?! Невзирая на мою волю?

— Ради моего Кончини я смею, да. смею, мадам… даже рискуя навлечь на себя гнев и немилость моей королевы!

— Неблагодарная! После всего, что я сделала для тебя…

Это было прелюдией к капитуляции. Сопротивление Марии Медичи было почти сломлено, ибо мысль о потере Кончини доводила ее до безумия. Любовь к итальянцу стала смыслом ее жизни,

Леонора, строившая на этом все свои расчеты, поняла, что творится в душе королевы, и сказала значительно мягче:

— Король с радостью согласится, чтобы избавиться от нас… Вы это знаете, мадам.

О да! Мария это знала. Вот почему она жалобно простонала:

— Но отчего ты хочешь уехать?

— Ах, мадам, я вижу, что вы готовы простить королю все… всем ради него пожертвовать… быть может, в самоотречении своем вы добровольно отступите в тень перед мадам де Верней… или новой звездой, что может уже завтра заблистать при дворе.

— Ты боишься, что я брошу тебя?

— Да, — прямо ответила Галигаи. — Будь я одна, я сказала бы вам: располагайте моей жизнью, она ваша. Но у меня есть Кончини, мадам… Именно на него падет удар… а я не хочу, чтобы его убили!

— Пока я жива, с головы Кончини и волос не упадет!

— Здесь правит король, мадам.

— Значит, если бы ты чувствовала себя в безопасности…

— Речь не обо мне, мадам… Кончини!

— Именно это я и имела в виду… Тогда ты не стала бы говорить об отъезде?

— О, мадам, вы знаете, что мы покинем вас с тоской в душе… Особенно Кончини… Он так вам предан, poveretto! [3]

— В таком случае…

Последнее сомнение не дало королеве закончить фразу.

— В таком случае?.. — повторила Леонора, трепеща в радостном ожидании.

Мария Медичи наконец решилась — все, что угодно, кроме разлуки с Кончини!

— В таком случае, — сказала она еле слышно, — ты права, Леонора… Настало время подстрекнуть ревность твоего протеже.

Так королева вынесла смертный приговор своему супругу, королю Генриху IV.

Леонора низко поклонилась, чтобы скрыть обуревавший ее восторг. Выпрямившись, она произнесла очень просто:

— Сейчас я пришлю к вам Кончини, мадам.

И она вышла, холодная, неумолимая, унося смерть в складках своего платья.

А Мария Медичи улыбалась, словно бы Кончини уже стоял перед ней. И ее пурпурные полураскрытые губы ждали поцелуя любовника, который должен был вот-вот появиться… Она заслужила этот поцелуй. То была ее награда за молчаливое согласие на убийство.

Глава 4

ПОЗДНИМ ВЕЧЕРОМ НА УЛИЦЕ АРБР-СЕК

Генрих IV решил отправиться на улицу Арбр-Сек в одиннадцать вечера. Но в жилах Беарнца текла ртуть. Уже в девять, изнемогая от нетерпения и не в силах усидеть на месте, он вышел из Лувра через потайную дверь. Для этого похода он облачился в один из своих любимых старых и сильно вытертых камзолов — их у него было больше, нежели богатых и новых одеяний. В подобном обличье он походил на бедного дворянина или даже простого буржуа. Сопровождал его только Ла Варен.

Дом госпожи Колин Коль выходил фасадом на улицу Арбр-Сек, а тыловой частью в тупик под названием Курбатон. Черный ход был замаскирован темной драпировкой. У главной двери было крыльцо с тремя ступеньками. Поднявшись по ним, посетитель оказывался на площадке, украшенной двумя массивными колоннами, которые поддерживали балкон — именно там видели мы сегодня утром девушку, в чей дом собирался проникнуть, словно вор, Король-Волокита [4].

Подойдя к двери, Ла Варен дважды постучал, почти не делая паузы между ударами. Это был условный сигнал для квартирной хозяйки. И, склонившись к уху короля, прошептал с угодливой фамильярностью, мерзко хихикая:

— Вперед, сир! Возьмите крепость… штурмом!

Генрих, поставив ногу на первую ступеньку, пробормотал:

— Никогда еще я так не волновался!

В этот самый момент из-за колонны вынырнула какая-то тень, и прямо перед дверью встал человек, возвышаясь, таким образом, над королем. Одновременно молодой звучный голос бросил в темноту ночи короткий приказ:

— Эй вы! Убирайтесь!

Ла Варен, уже повернувший в сторону Лувра, поторопился вернуться назад.

По улице Арбр-Сек, совсем недалеко от дома госпожи Колин Коль, неспешно шагал некий дворянин. Услышав властный голос и увидев две тени у крыльца, он остановился посреди мостовой. Видимо, ему было любопытно узнать, что происходит; участники же представшей его глазам сцены не обратили на него ни малейшего внимания.