Сын шевалье

Жеан простучал стены — нигде никаких пустот, — устал и решил ничего более не искать. Он сел, накрылся плащом (плащ ему оставили), съел кусок хлеба, запил водой из кувшина. Вода, по счастью, оказалась довольно холодной и взбодрила юношу. Он сообразил намочить платок и кое-как перевязать рану. После этого Жеан почувствовал себя значительно лучше, завернулся в плащ и лег на железную плиту, рассуждая так:

— Там видно будет, что дальше, а покуда лучше вздремнуть. Скорее всего, мне очень скоро понадобятся силы.

Долго ли он проспал — Жеан сказать не мог, да и вообще не знал, сколько времени находился в этом карцере-склепе.

Проголодавшись, он направился к двери — там оставались недоеденный хлеб и кувшин с водой — и заметил, что в прошлый раз умял добрую половину краюшки.

— Черт! — буркнул он. — Хлеба ведь мало — и кто сказал, что принесут еще? Надо быть экономным!

Он нашел в себе силы не притронуться к хлебу — только отхлебнул глоток воды. Но голод допекал Жеана. Чтобы заглушить неприятное чувство в желудке, а заодно и размяться немного, он стал расхаживать по камере, на всякий случай держась ближе к стене: центр необыкновенного железного пола почему-то казался ему подозрительным.

Раз сто или больше обошел он свою камеру — и вдруг обо что-то споткнулся.

Но вот обо что? Он же столько раз прошел по этому месту и мог поклясться, что здесь ничего не было! Странно, подозрительно! Жеан осторожно склонился и пощупал дол.

— Еще кувшин с водой! И еще хлеб… да свежий, ей-богу! И мясо! А это что? Бутылка? Вон как обо мне заботятся — прямо как гусака откармливают!

Жеан поискал, нет ли где еще чего-нибудь, но ничего не нашел. Он уже хотел откусить хлеб, но вдруг его осенило:

— А как же все это здесь оказалось, если я ничего не видел и не слыхал?

Позабыв о голоде, он положил хлеб на место и вслух сказал:

— Тут должна быть дыра, и не маленькая, раз пролез кувшин. Ну-ка, провались все к дьяволу, поищем — может, и я в нее пролезу!

Он долго и с остервенением искал, обшарил каждый дюйм пола и стены, но так ничего и не нашел. Тягостный, неотвязный голод вновь овладел Жеаном, Он уселся на пол рядом с провизией.

Хлеб был огромный, большие куски сочного мяса хорошо прожарены, вино превосходно. Жеан выпил его до последней капли — жаль, что дали всего одну бутылку. Он вполне наелся, а еды осталось на добрую трапезу.

Время тянулось бесконечно. День, видимо, был в самом разгаре: в карцере постепенно становилось все жарче и жарче… наконец жара стала невыносимой.

— Да тут живьем сгореть можно! — воскликнул Жеан.

Он опять сел на пол и почувствовал: железная плита тоже постепенно накаляется, так что сидеть уже нельзя. Жеан встал; жар донимал его и через подошвы сапог.

Юноша поглядел на плиту и заметил, что кое-где железо раскалилось докрасна… Жеан решил, что он все понял.

— Значит, они хотят поджарить меня на этой раскаленной железяке?! — взревел он в исступлении, отпрыгнул к стене и принялся носиться по камере, чтобы в движении меньше чувствовать прибывавший с каждой секундой жар…

Тут Жеан заметил, что возле самой двери было еще более или менее сносно, а у противоположной стены — совершенно невыносимо.

«Под этой стеной горит огромная жаровня», — подумал он.

И в самом деле: из-за дикого жара туда и подойти было нельзя — там железная плита раскалилась уже добела. И это раскаленное пространство все разрасталось, придвигалось все ближе и ближе к двери — скоро уже и ступить будет некуда…

Жеан держался почти у выхода, яростно прыгая от стены к стене и пытаясь сообразить, как же ему выпутаться из этого ужасного положения. Притом он все время глядел на противоположную стену и на пол, чтобы знать, далеко ли простирается обжигающий участок.

Вдруг он воскликнул:

— Что это? Что такое? Я что, с ума сошел? О! Это она! Громы небесные! И Кончини, провались он в ад!

Вот что послужило причиной этих восклицаний, выражавших то сомнение, то скорбь, то ужас, то безумный гнев.

За раскаленной стеной Жеану внезапно привиделся образ Бертиль — поначалу неясный и смутный. Откуда-то он был виден, откуда-то — нет.

Затем на мгновение показался Кончини. Наконец стали видны Бертиль и Кончини вдвоем. Где они? Неизвестно.

Жеан застыл на месте, пораженный ужасом и яростью. Тогда видение стало яснее.

Стена исчезла — вместо нее замерцал неверный багровый свет. Он исходил из рва шириной в несколько туазов.

За этим рвом Жеан видел освещенную дневным светом комнатку. В ней — некрашеный столик, табуретка, узкая кушетка. Заметьте хорошенько: охватить взглядом все сразу он не мог. Смотря прямо перед собой, Жеан видел стол — ровно посередине загадочной комнаты. Когда наклонялся налево, справа от стола возникала Бертиль — неподвижная, бледная как смерть, она, казалось, смотрела на некоего незримого врага. Девушка стояла возле кушетки, перед ней находилась табуретка. А наклонившись вправо, Жеан видел Кончини. Тот тоже стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и глаза его горели, как у ястреба, настигшего добычу. За ним располагалась дверь — Жеан ясно различал замочную скважину.