Сын цирка

Дарувалла не знал истории другого одержимого, величайшего фанатика XVI века Игнатия Лойолы, образ которого вдохновлял Мартина Миллса. Когда Лойола умер, так и не разрешив нарисовать свой портрет, братия ордена решила делать портрет с умершего. Пригласили известного художника, но у него ничего не получилось. Ученики святого заявили, что посмертная маска, выполненная неизвестным человеком, тоже не передавала выражение лица отца всех иезуитов. Три других художника также попытались испробовать свои силы, имея в распоряжении лишь посмертную маску. И тогда все поняли: Бог не хочет, чтобы рисовали его верного слугу.

Доктор Дарувалла не знал, как сильно эта история восхищала Мартина Миллса. Однако новому миссионеру понравилось бы то, с какой беспомощностью доктор пытался описать даже такого ничтожного слугу Бога, каким являлся всего лишь кандидат в священники. Фаруку показалось, что он нашел правильное слово, однако оно тут же вылетело у него из головы.

— Он хорошо образован, — смог выдавить из себя Дарувалла, после чего его жена и Дхар застонали. — Черт побери! — возмутился доктор. — Он слишком сложный человек! И рано говорить, что он собой представляет!

— Тс!.. Ты его разбудишь! — приложила палец к губам Джулия.

— Если слишком рано говорить, что он за человек, тогда слишком рано решать, захочу ли я встретиться с ним, — заявил Джон.

Доктора охватило раздражение — реплика была весьма типичной для монологов Инспектора Дхара.

— Попридержи язык. — Жена поняла, о чем он сейчас думает.

Джулия заварила кофе для себя и Джона Д, а Фаруку приготовила чашечку чая. Стоя рядом, супруги наблюдали, как их любимый киноактер открывает дверь кухни. Джон любил лестницу черного хода, там его никто не видел. Любил он и эти ранние утренние часы, когда удавалось беспрепятственно прогуляться до отеля «Тадж», неузнанным и не окруженным зеваками. В это время его преследовали только нищие, а они относились ко всем одинаково. Нищего не трогало, кто перед ним стоит. Хотя многие попрошайки ходили в кино, для них не существовало понятие кинозвезда.

Тренировка по стойке смирно

Точно в 6.00 Фарук и Джулия вместе принимали ванну. Она терла ему спину, а он намыливал ее груди, но дальше этого дело не шло. Мартин Миллс проснулся под монотонные звуки молитв уролога Азиза.

— Восславим Аллаха — создателя мира, — возгласил доктор Азиз с балкона пятого этажа.

Услышав этот призыв, миссионер вскочил на ноги. Хотя проспал он менее часа, однако чувствовал себя так, будто отдыхал целую ночь. Полный энергии, Миллс вышел на балкон, где увидел Азиза на молитвенном коврике, совершающего утренний ритуал.

С высоты шестого этажа открывался захватывающий вид на залив Бэк-Бей. В отдалении небольшая толпа людей уже собиралась на пляже Чоупатти. Однако иезуит приехал в Бомбей не для того, чтобы любоваться красивым видом. Он перевел внимательный взгляд на доктора Азиза — всегда поучительна святость других людей.

У Миллса было особое отношение к молитве. Он признавал, что она отличается от размышлений, но в то же время не является бегством от мыслей. Взывать к Всевышнему — это не просто высказывать ему просьбу. Молитва — это поиск инструкции для жизни. Всем сердцем Миллс стремился узнать волю Божито. Чтобы добиться совершенства, почувствовать Бога в мистическом экстазе, следовало ни на что не откликаться.

Наблюдая за тем, как уролог Азиз сворачивал молитвенный коврик, Миллс понял, что настало лучшее время для того, чтобы выполнить упражнение, упомянутое в книге отца де Мелло «Христианские упражнения в восточной форме», которое называлось «неподвижность». Большинство людей не понимают, как это можно — стоять совершенно без движения, от этого скоро устаешь. Однако в этом упражнении Мартин достиг совершенства. Он и сейчас так замер, что пролетавший стриж с вилкообразным хвостом собрался приземлиться ему на голову. Птица внезапно отлетела в сторону не из-за того, что миссионер моргнул. Ее испугал луч света, отразившийся от глаз иезуита.

В это время доктор Дарувалла занимался тем, что просматривал письма с угрозами. В руки ему попала испугавшая его банкнота в две рупии. На конверте значилось, что письмо адресуется на киностудию для Инспектора Дхара. На стороне с цифровым обозначением серии денежного знака большими буквами было отпечатано предупреждение: «ТЫ ТАКОЙ ЖЕ МЕРТВЕЦ, КАК ЛАЛ».

Разумеется, доктор покажет это заместителю комиссара полиции Пателу, однако Фарук и без него знает, что печатал на машинке тот же самый сумасшедший, который оставил послание на банкноте, найденной во рту мистера Лала.