— Ты мне можешь четко сказать, что случилось с парнем? — насупилась супруга, став наконец-то прежней, привычной. Родной и любимой.
— Дай я разденусь сначала, ага? — несмело улыбнулся Брок. — И покушать бы, так сказать, не мешало.
— Сначала ответь! — остановила Ирина Геннадьевна руки мужа, потянувшиеся к пуговицам пальто.
— Да нечего мне тебе сказать, пойми ты! — рассердился сыщик и все-таки успел расстегнуть одну пуговицу, до того как пальцы жены вновь сомкнулись на его запястьях.
— Как это нечего? Ты что, не был с ними? Или не помнишь ничего?
— Помню-то я как раз теперь о-о-чень много, — вздохнул Брок. — Больше, чем хотелось бы.
— Ну, так и рассказывай, не томи!
— Да это же длинная история! Я с голоду помру, пока все расскажу. Дочь, кстати, тоже голодная.
Упоминание о дочери сыграло нужную роль. Ирина Геннадьевна даже смутилась.
— И правда, что это я? Набросилась на вас, а вы же с дороги, кушать хотите…
— Вот именно, — воспрянул духом сыщик. — А за ужином я все тебе и расскажу.
— Но Мирон хоть точно живой?
— Этого я не говорил! Но когда я видел его в последний раз, он был живехонек, это точно.
— И то ладно, — вздохнула Ирина Геннадьевна. — Иди, мой руки — и за стол.
Сашенька ужинать отказалась. Она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и на увещевания матери лишь дергала плечом.
— Оставь ты ее, Иринушка, — шепнул Брок, стоявший в дверном проеме. — Пусть в себя придет. Потом покушает.
Ирина Геннадьевна тяжело вздохнула, но мужа послушалась. И все-таки сходила на кухню, положила на тарелку три фаршированных перчика и, вместе со стаканом чая, отнесла в Сашину комнату. Когда вернулась, Брок вовсю молотил. Перчик за перчиком, прямо из кастрюли. Стоя.
— Оголодал-то как, бедненький, — всхлипнула Ирина Геннадьевна. — Ты сядь, поешь по-нормальному, я сейчас положу. Еще вот колбаска есть, сыр, огурчики.
Пригодились и колбаска, и сыр, и огурчики. А также сало, чеснок, укроп, бисквитный рулет, полбаночки аджики, шоколадный батончик, сухарики с маком и сельдь в маринаде. Короче говоря, все, что нашлось в холодильнике, столе и прочих кухонных полках и шкафчиках. Запил все это Брок двумя большими кружками чая и литровым пакетом молока.
— А у нас кваса нет? — спросил он напоследок и, получив отрицательный ответ, успокоился. — Ну и хорошо.
Ирина Геннадьевна терпеливо ждала. Но стоило Броку, сытно выдохнув, привалиться к стене, тут же набросилась на него с градом вопросов:
— Так что все-таки с Мироном? Он попал домой? Где вы были? Параллельный мир существует? Видели вы того старика в котелке? Ты чего за живот держишься?
— Да что-то, как-то… нехорошо мне, — ответил сыщик на последний вопрос и побледнел. — Может, укроп был немытый?
— Что ты говоришь-то такое? — обиделась Ирина Геннадьевна. — Все мытое, все свежее. Это у тебя от переживаний, наверное. Давай я тебе коньячку капну.
— Ну, капни, — пробормотал Брок. — Ты пока капай, а я сейчас…
Он, тяжело переваливаясь, спешно покинул кухню. Хлопнула дверь туалета. Не прошло и получаса, как сыщик, заметно повеселевший, вновь сидел перед супругой.
— Ну, — поднял он рюмку, — за встречу!
— За возвращение, — кивнула Ирина Геннадьевна.
Супруги чокнулись, выпили, помолчали минутку. Затем Брок выдохнул, хлопнул по коленям и веско изрек:
— Значит, дело было так.
Но как было дело, сыщик поведать не успел. Зазвонил телефон. Ирина Геннадьевна раздосадованно дернула головой, выбежала из кухни и вскоре вернулась с трубкой.
— Это тебя. По-моему, Костя.
— Костя? — поднял бровь сыщик. — У них же телефона нет…
— Ну, не знаю… Может, от соседей?
Брок забрал у жены трубку.
— Алло! Слушаю. Да. Да. Нет. Нет. Здравствуй, Костя. Нет. Нет. Да. Да. Как же, как же! Тут вот какое дело, мой друг. Написал ты все замечательно. Даже очень. Вот и Олегу Константиновичу понравилось. Какому? Брокалеву. Да, это я — Олег Константинович, я помню. Но и тот — тоже я. Так уж получилось, не бери в голову. Мне обоим понравилось. Только вот… Как бы это тебе помягче сказать?.. Не годится твой рассказ на конкурс… Да нет, что ты! Да не поэтому как раз!.. И не поэтому. Нет. Нет. Да. Нет-нет! Ты понимаешь, какое дело: это ведь конкурс фантастического рассказа. А у тебя — мемуары. А это совсем другой жанр… Как это не верил? Я верил. Просто сомневался. Ага. Да. Да. Коне-е-ечно! Разуме-е-ется!.. И мой тебе совет: рассказ и так большой, практически — повесть. Вот и разверни-ка ты ее в роман. Ну и замечательно. Ну и ладненько. Ну и чудесненько. Ага-ага. Да. Да-да! Нет. Пока-пока.
Во время всего разговора Ирина Геннадьевна не сводила глаз с мужа и с каждым его словом все больше и больше хмурилась. А когда Брок вернул ей телефон, сердито прищурилась:
— Что ты наговорил мальчику? Какие еще мемуары? Ты ведь отчитывал его до этого, что он нафантазировал всякой чуши и выдает ее за правду. Звездолеты, драконы!.. А теперь что случилось?
— Ой, Ирусик, перестань, — отмахнулся сыщик. — Не бери в голову. Когда я тебе свои мемуары расскажу, ты их тоже за фантазии примешь. Так что, кто его знает, этого Костика… А вдруг?..
— А как же… твое кредо?.. Неужто ты отказался от него?