— А тебе это не все ли равно? — дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь и хищно оскаливая свои ослепительно белые зубы. — Что вот тебя не прирезала — про это жалею!
— Скажи, ты догадывалась, что это я приехал к тебе в гости? — полюбопытствовал Путилин.
— А ты рассчитывал нас провести? — цинично расхохоталась Груня.
— Ты что же — атаманша?
— Атаманша.
— Кто же твои сообщники? Предупреждаю тебя: если ты откровенно сознаешься во всем и выдашь твоих молодцов-удальцов, то можешь рассчитывать на снисхождение суда.
— А если не выдам, так все равно дальше Сибири не угоните! — расхохоталась она. — А оттуда, эх, как легко убежать!
Я не буду вам пересказывать все подробности длинного, запутанного следствия. Главное мое внимание было сосредоточено, конечно, на яркой, поразительной личности «атаманши-головорезки» Груни.
Ни до, ни после этого мне не случалось больше видеть женщины, подобной этой. Это был действительно дьявол в женском обличье. Чтобы вырвать у нее признание, ее подвергли пытке. Ей давали есть исключительно селедку и… и ни капли воды. Семь суток — чувствуете ли вы громадность этого срока? — она превозмогала страшную, мучительную жажду. О, если бы вы видели, какими глазами глядела эта страшная преступница на Путилина! Наконец она сдалась.
— Пить… Я все расскажу! — взмолилась она.
И рассказала, выдав главарей шайки.
— На своем веку я зарезала, — заявила она с поразительным хладнокровием, — двадцать восемь человек. Мне это все равно, лишь бы ножик был удобный, острый, по руке. Сначала — ткнешь в шею, потом — р-раз! — кругом шейки, только хрящики захрустят. Эх, хорошо!
Никто не мог без содрогания слушать эту страшную исповедь. Я, доктор, привычный ко всевозможным кровавым ужасам, и то бледнел. Торжество Путилина, нашедшего это исчадие ада, было полным. Ее судили и приговорили к бессрочной каторге.