Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей (сборник)

Его голос был так слаб, а ветер так ревел, что я не мог разобрать, что он говорит; но мне показалось, что он спрашивал, в лодке ли профессор. Я крикнул ему:

– Нет; он внизу, в океане. Влезай наверх! Можем мы тебе помочь?

– Гек, кому ты жовешь?

– Я зову Тома.

– О, Гек, как ты можешь так делать, когда жнаешь, что бедный господин Том…

Но тут он завизжал, как сумасшедший, и отпрянул назад, и опять завизжал, потому что в эту самую минуту блеснула яркая молния, и когда он поднял голову, то увидел перед собой лицо Тома, поднявшегося над бортом, бледное, как смерть, и смотревшее ему прямо в глаза. Он, видите ли, подумал, что это дух Тома.

Том влез в лодку, и когда Джим понял, что это он, а не его дух, то начал тискать его, мусолить и называть всякими ласковыми именами, и точно рехнулся от радости. А я спросил:

– Чего ж ты дожидался, Том? Отчего не влез сразу?

– Не хотел, Гек. Я видел, что кто-то пролетел мимо меня, но в темноте не разобрал, кто именно. Это мог быть ты, мог быть и Джим.

Такая уж была манера у Тома Сойера – всегда обсудить дело. Он не влезал, пока не узнал, где профессор.

Тем временем гроза расходилась вовсю. Страшное дело, что тут было: гром грохотал и ревел, молния то и дело сверкала, ветер выл и визжал в снастях, а дождь лил как из ведра. То своей руки не видно было в темноте, то можно было пересчитать нитки в рукаве куртки и видеть всю пустыню волн, бушевавших и метавшихся под сеткой дождя. Такая буря самая красивая вещь на свете, только не очень весело на нее любоваться, когда вы затеряны где-то в поднебесье, промокли и одиноки, а тут еще и смерть приключилась в вашей компании.

Мы сидели на носу, сбившись в кучу, толковали вполголоса о бедном профессоре, и жалели о том, что свет глумился над ним, когда он старался, как умел, и что не нашлось у него друга, да и никого не нашлось, кто поддержал бы его и не дал бы горьким мыслям свести его с ума. На корме было много одеял и всякой одежды, но мы решили лучше мокнуть под дождем, чем пойти туда хозяйничать. Нам, видите ли, думалось, что это как-то некрасиво, когда там, можно сказать, все еще остыть не успело после покойника. А Джим сказал, что он согласен лучше промокнуть в кисель, чем идти туда и, чего доброго, наткнуться на духа среди молний. Он говорил, что ему и видеть-то духа всегда было до смерти страшно, а дотронуться до него – нет, лучше умереть.

Глава V

Сбились с дороги. – Письмо тете Полли. – Небо свод. – Метафора. – Земля. – Розыски Лондона в подзорную трубу. – Встреча со львами.

Мы придумывали разные планы, да не могли согласиться. Я и Джим стояли на том, чтобы повернуть обратно и лететь домой, но Том доказывал, что когда взойдет солнце, то будет виднее, и если мы уже недалеко от Англии, то, пожалуй, удобнее там спуститься, вернуться домой на шаре и заслужить славу таким путешествием.

Около полуночи буря затихла, взошла луна и осветила океан, и тогда у нас отлегло от души и стало клонить ко сну; поэтому мы растянулись на ларях и заснули, а проснулись, только когда взошло солнце. Море сверкало, точно алмазы, погода была славная, и наши вещи скоро просохли.

Мы пошли на корму поискать, нет ли чего позавтракать, и первое, что мы заметили здесь, была лампочка, горевшая в компасной будке под колпаком. Увидя ее, Том смутился и говорит:

– Легко догадаться, что это значит. Это значит, что кто-нибудь должен держать здесь вахту и править этой штукой, все равно как кораблем, иначе она собьется с пути и будет лететь, куда ветер несет.

– Ну, – говорю я, – что же с ней было с тех пор, как… э… с того случая.

– Сбилась с пути, – отвечает он не совсем спокойно, – сбилась с пути, в этом нет никакого сомнения. Теперь она летит по ветру, а он дует на юго-восток. А давно ли, мы не знаем.

Затем он направил шар к востоку и сказал, что будет следить за ним, пока не соберем позавтракать. Профессор запасся всем, что требуется для человека; лучше и снарядиться нельзя было. Правда, не нашлось молока для кофе, но была и вода, и все, что может понадобиться, и чугунная печка, и все принадлежности к ней, и трубки, и сигары, и спички; и вино, и водка, но это уж не про нас; и книги, и карты, и аккордеон; и шубы, и одеяла, и целая куча всякого хлама вроде стекляруса и медных украшений. Том сказал, что это верный знак, что он собирался побывать у дикарей. Нашлись тут и деньги. Да, запасливый человек был профессор.

После завтрака Том научил меня и Джима управлять шаром; каждые четыре часа мы должны были сменять друг друга; когда его вахта кончилась, я сел на его место, а он взял профессорскую бумагу и перо и написал тете Полли письмо обо всем, что с нами случилось, и пометил его: «На небосводе, близ Англии», сложил, запечатал красной облаткой и надписал адрес, а над адресом проставил большими буквами: «от Тома Сойера Аэропорта» – и сказал, что старого Ната Парсонса, почтмейстера, пот прошибет, когда получит такое письмо. Я и говорю: