Сыворотка правды

— Открывай! — скомандовала я и начала аккуратно, по одной упаковке сбрасывать еду вниз.

Пленники упаковки ловили, но есть не спешили.

— Фарух, скажи им, что, если не будут есть, назад заберу! Или перестреляю всех к чертовой матери! — свирепо крикнула я. Имидж непредсказуемой особы мне сейчас не помешает.

Фарух перевел, но парни давно все поняли, и ситуация кардинально изменилась. Мужики вцепились зубами в обертки, и вскоре из ям доносились только чавканье и хруст. Теперь надо было накормить женщин.

Когда я откинула бревно и открыла ворота, дамы сидели, как на семейной фотографии: впереди в центре — старуха, по краям — те, кто помоложе. Я положила еду прямо перед ними, но ни одна не шелохнулась — у привыкших к тяготам и лишениям семейной жизни таджичек выдержка была куда как сильнее.

Я стащила с плеча автомат и привычно передернула затвор. Угроза подействовала, и женщины начали вскрывать пакеты. Впрочем, безо всякого ажиотажа. «Все-таки мужики продажнее нас! — горделиво подумала я, вспомнив доносившееся из ямы чавканье. — И терпения у них поменьше!»

Я закрыла ворота, подперла их бревном, прошла в «комнату за железной дверью», посадила Фаруха напротив себя и, настроившись на «сторожевой режим», приказала Фаруху спать и заснула сама. Мне обязательно нужно было выспаться до ночи: во сколько точно приедет господин Хафиз Абдул Али, его единоверец и мой «соплеменник», Фарух сказать не мог.

Я просыпалась и снова засыпала, но ни разу я не почувствовала на себе неосторожный взгляд моего «помощника» — о каком-либо сопротивлении обстоятельствам этот молодой мужчина и думать забыл.

К шести вечера я основательно выспалась, сделала такую же основательную зарядку, еще раз просмотрела документы, чтобы убедиться, что ничего не забыла, внимательно перебрала все медикаменты, отобрала два упакованных полевых армейских инъектора, разобрала и собрала «АКМ», чтобы убедиться, что все в исправности.

— Я могу тебе помочь, — тихо предложил мне Фарух, и я усмехнулась. Он был неплохой парень, но, как говорят, хороший человек — не профессия. Рабство было вколочено в него до такой степени, что я с точностью до миллиметра могла спрогнозировать его поведение, если что пойдет не так — даже на несколько секунд. В нем проснется раб, он и не заметит, как предаст меня.

— Вот что, парень, — сказала я. — Честно говоря, я сама не знаю, как все повернется, и поэтому не хотела бы рисковать твоей жизнью. Иди-ка ты лучше в яму, посиди до утра. Если все будет нормально, я тебя потом вытащу. Договорились?

Парень радостно закивал головой и тут же побежал прятаться в яму. Я пошла следом, ведь кто-то должен был вытащить назад лестницу.

Я, конечно, ему врала. Фарух уже не был мне нужен ни под каким соусом. Пусть сидит. Дальнейшая его судьба меня не касалась совершенно.

Я разнесла по ямам и в сарай ужин, перетащила во двор ковер, несколько подушек и пару халатов и уселась перед выходом. Вскоре солнце зашло, и я почуяла, как тянет холодом, как от минуты к минуте стынет октябрьский воздух. Я укрылась халатами и стала ждать. Час тянулся за часом, и я подумала, что в яме сейчас температурка — не приведи господь! Как они там сидят, было непонятно, но они сидели и даже не роптали.

На небе появились звезды. Вышел месяц. Потянуло ветром, и тогда набежали тучи и скрыли и звезды и месяц. Становилось все холоднее и холоднее… В четыре утра я услышала цоканье копыт.

«Надо же! — подумала я. — Столько бабок, а на лошади ездит!» Но потом вспомнила здешние дороги и решила, что лошадь в этих краях как-то уместнее.

Цоканье прекратилось, и я, заранее выбравшись из-под халатов и немного размявшись, приготовилась встречать.

Но цоканье услышала не только я. Со стороны сарая раздался вой. Женщины изо всех сил кричали что-то. Я различала только имя «Хафиз». Встревоженный Хафиз ворвался в дверь и тут же получил от меня «успокоительный» удар в шею и мешком повалился на землю. Я перевернула его спиной вверх, привязала ноги к рукам и перекинула удавку на шею.

— Хафиз! — кричали со стороны сарая. — Хафиз!

И вдруг я услышала звук упавшего бревна, подпирающего ворота, и поняла, что женщины освободились. Я бегом метнулась к сараю — ситуация могла выйти из-под контроля, а убивать я никого не хотела.

Я подоспела вовремя — женщинам уже удалось приоткрыть створку. Я кинулась закрывать ворота, но старуха упала поперек входа, вцепилась сухими, черными от постоянного труда руками в деревянную створку и кричала.

— Хафиз! — то ли просила она о помощи, то ли умоляла бежать отсюда.

Я остервенело отодрала ее от створки, впихнула внутрь, захлопнула ворота, снова подперла их бревном и помчалась к Хафизу — он мог очнуться.

Так оно и было. Пленник уже ворочался. Я катнула его на бок, оторвала ворот и всобачила в шею инъектор с безвредным для моих целей «успокоителем». Затем сорвала с ног «вязку» и, схватив за удавку, потащила в «комнату за железной дверью». Хафиз энергично помогал мне, перебирая ногами и тем самым спасаясь от самоудушения.