Сыворотка правды

— Делай как знаешь, — расстроенно махнул рукой Гром. — Да, кстати, Олег Владимирович просил зайти…

Мы зашли к Олегу Владимировичу, и там меня ждал сюрприз: контрразведчик выложил передо мной на столе с десяток великолепных цветных фотографий, на которых был зафиксирован процесс изъятия героина у военных.

— И вот еще, — он протянул мне пачку бумаг.

— Что это?

— Ксерокопии основных милицейских протоколов. Мой человек успел их сделать в последний момент.

— Почему в последний?

— Через полчаса всю документацию, до последнего листочка, забрали душанбинцы. А местным ментам так настучали по башке за всякие, не имеющие отношения к этому дела, что они сразу все поняли и об этом деле теперь — ни гугу!

Я быстро проглядела протоколы: это было здорово. Вместе с похищенным мною протоколом допроса камышинского человека и фотографиями это смотрелось великолепно! Мы собрались попрощаться и уйти, но Олег Владимирович меня остановил.

— Юлия Сергеевна, вы там что-то о деньгах говорили?

— Что, — сразу вспомнила я старый разговор. — Сдать?

— Если вам не трудно…

Нам дали сопровождение, и через час мы уже вытаскивали из расщелины сброшенные сюда с вертолета сидоры с долларами. А спустя три часа в здание контрразведки было вызвано с десяток разных официальных представителей, включая директора местного отделения Госбанка Таджикистана. Во избежание ненужных осложнений я просто передала валюту Олегу Владимировичу и теперь смотрела, как он ее сдает.

Здесь было ровно четыре миллиона долларов, и только для того, чтобы пересчитать ее на машинке и переупаковать, потребовалось около трех часов.

Под конец процедуры, когда я вышла из комнаты взмыленная, как лошадь на скачках, Гром обнял меня за плечи.

— О чем печаль? — спросил он.

— Ты знаешь, если кто-нибудь когда-нибудь узнает, что я сама вот этими руками сдала таджикским властям четыре миллиона баксов, меня будут клевать до конца моих дней!

— Первое, что я сделаю, когда мы приедем в Тарасов, — мечтательно начал Гром, — так это расскажу всем своим знакомым про этот твой подвиг…

— Я тебя убью! — закричала я и кинулась догонять уворачивающегося от ударов Грома.

В Тарасов мы вернулись тихо. Чем ближе мы подъезжали к родному городу, тем мрачнее становился Гром. Мы оба понимали, что, выиграв отдельную схватку, я проиграла всю свою судьбу. А с какого-то момента и Гром фактически подписался под тем, чтобы ее разделить. В Таджикистане моя ценность как агента теперь была нулевой, моя подлинная фамилия, а врать я тогда не могла, известна и таджикским ментам, и таджикской контрразведке, а значит, и Камышину. Я могла еще отмазаться перед любым таджикским или российским судом, приняв легенду совершенно случайной свидетельницы совершенно не касающихся меня событий… Я могла это сделать перед любым работником органов, но только не перед Камышиным. Даже всезнающий Гром уже ничего не мог поделать и просто молчал.

Я появилась в своем комитете, положила на стол Светлане Алексеевне справку из больницы, конечно, нашей, тарасовской, — Гром сделал, и прошла за свой стол.

Моя шефиня, похоже, совсем сломалась. Журналист Сережа старался, что называется, не за страх, а за «бабки», поливал противников своего подполковника грязью направо и налево и разошелся до такой степени, что Комитет солдатских матерей полным составом уже всерьез подумывал, а не подать ли на Сережину газету и на Сережу лично в суд.

— Что скажете, Юлия Сергеевна? — как к главному специалисту в судебных делах обратились ко мне.

— Подать в суд можно, — согласилась я. — Только надо понимать, что мы имеем дело не с Сережей, а со стоящими за ним соратниками подполковника Смирнова.

— Да кто такой этот Смирнов?! — возмутились наши женщины. — Всю жизнь в штабе просидел, штаны протирал, а теперь строит из себя народного защитника!

— В том-то все и дело, — печально усмехнулась я. — Будь он действительно честный боевой офицер, его в порошок стереть — раз плюнуть. А штаб — дело тонкое…

Через час я позвонила Сереже.

— Сереж, — сказала я в телефонную трубку. — Разговор есть.

— Какой? — сразу насторожился Сережа. — И кто вы такая?

— Юлия Сергеевна Максимова, юрисконсульт Комитета солдатских матерей.

— А-а… — совершенно хамским тоном протянул Сережа, и я сразу почувствовала, как он расслабился там, за своим редакционным столом, развалился и подмигивает своим девочкам-наборщицам. Мол, глядите, как я ее сейчас уделаю!

— Ты Мухе за квартиру уже все выплатил или счетчик еще натикал? — спросила я и сразу же поняла, что попала в десятку.

— Ап… А… — начал ловить воздух ртом Сережа — видно, он полагал, что в эту священную тайну в городе не посвящен никто.

— Жду тебя в 14.00 в кафе «Меридиан». Я подойду к тебе сама. Не придешь, тебе же хуже. Ты меня понял?

Сережа все еще ловил ртом воздух.

— Не слышу ответа. Ты меня понял?

— П-понял, — выдавил он, и я положила трубку.

Я нажала на самое больное его место. Оглашая мельчайшие подробности, вплоть до интимных, жизни своих жертв, сам Сережа смертельно боялся огласки некрасивых деталей своей жизни. Нормальная человеческая реакция.