Т. 09 Свободное владение Фарнхэма

— Ничего, вы оба — достаточно гибкие люди, всегда готовые пойти навстречу.

— О, мы прекрасно ладим друг с другом. Она предоставляет мне возможность делать все, что заблагорассудится, а впоследствии я обнаруживаю, что сделал как раз то, чего хотела она.

На этот раз Мордану без труда удалось подавить улыбку — он и сам уже начал удивляться задержке. Он говорил себе, что испытывает лишь абстрактный, беспристрастный, научный интерес, однако повторять это приходилось довольно часто.

Дверь открылась, и на пороге появилась сиделка.

— Теперь можете войти, — радостно объявила она.

Мордан, стоявший ближе к двери, вознамерился было войти первым, однако Феликс протянул руку и ухватил его за плечо.

— Эй! Что тут происходит? Кто здесь отец? — он отодвинул арбитра в сторону, — Подождите своей очереди!

Филлис выглядела осунувшейся и бледной.

— Хелло, Феликс!

— Привет, Фил! — Гамильтон склонился над ней. — С тобой все в порядке?

— Конечно, в порядке — ведь для этого я и есть, — она подняла на Феликса глаза. — И убери с лица эту глупую ухмылку. В конце концов, не ты же изобрелотцовство!

— Ты уверена, что с тобой все хорошо?

— Я прекрасно себя чувствую. Только выгляжу, должно быть, ужасно.

— Ты выглядишь красавицей.

Голос у него над ухом произнес:

— Вы не хотите взглянуть на своего сына?

— А? О, конечно!

Гамильтон обернулся. Мордан выпрямился и отступил в сторону. Сиделка подняла ребенка, как бы предлагая Феликсу взять его на руки, но тот лишь робко разглядывал сына. «Вроде бы рук и ног сколько полагается, — подумал он, — но этот ярко-оранжевый цвет — не знаю, не знаю… Может быть, это нормально?»

— Тебе не нравится? — резко спросила Филлис.

— А? Что ты, что ты — прекрасный ребенок. Очень похож на тебя.

— Младенцы, — заметила Филлис, — ни на кого не похожи, только на других младенцев.

— Ой, мистер Гамильтон, — вмешалась сиделка. — Что с вами? Вы так вспотели? Вам нехорошо? — с привычной ловкостью переложив ребенка на левую руку, правой она достала салфетку и вытерла Феликсу лоб — Успокойтесь. Я занимаюсь своим делом уже семьдесят лет, и мы еще ни разу не потеряли отца.

Гамильтон хотел было заметить, что шутка была ископаемой уже тогда, когда этого заведения еще не было и в помине, однако сдержался. Он чувствовал себя как-то стесненно, а это случалось с ним исключительно редко.

— Сейчас мы унесем отсюда ребенка, — продолжала тем временем сиделка, — а вы слишком долго не задерживайтесь.

Мордан бодро произнес ободряющие слова, извинился и вышел.

— Феликс, — глубокомысленно проговорила Филлис, — я тут кое о чем подумала…

— О чем?

— Нам надо переехать.

— Почему? Я думал, тебе нравится наш дом.

— Нравится. Но я хочу загородный.

Лицо Гамильтона мгновенно приобрело встревоженное выражение.

— Дорогая моя… ты же знаешь, я вовсе не склонен к буколике…

— Ты можешь и не переезжать, если не хочешь. Но мы с Теобальдом переедем. Я хочу, чтобы он мог играть на земле, завести собаку, и вообще…

— Но зачем так круто? Воспитательные центры обеспечивают свежий воздух, солнце и всякие игры с песочком.

— А я не хочу, чтобы Теобальд все время проводил в воспитательном центре.

— Лично я был воспитан именно так.

— Вот и посмотри на себя в зеркало.

Поначалу Теобальд никаких сюрпризов не преподносил. В положенном возрасте он ползал, пробовал вставать на ноги, несколько раз обжигался и пытался проглотить среднестатистическое количество не предназначенных для этого предметов.

Мордан, казалось, был им доволен, Филлис — тоже. У Феликса не было критериев.

В девять месяцев Теобальд попробовал выговорить несколько слов, после чего надолго замолчал. А в четырнадцать начал произносить целые фразы — короткие, скроенные на собственный лад, но цельные, законченные. Все эти его тирады, точнее — утверждения, были исключительно эгоцентричны. Казалось бы — ничего необычного, никто и не ждет от ребенка пышных монологов о достоинствах альтруизма.

— И вот это, — Гамильтон ткнул пальцем туда, где Теобальд, сидя голышом в траве, пытался оторвать уши щенку, яростно сопротивлявшемуся этой затее, — это и есть ваш сверхребенок?

— М-м-м-да.

— И когда же он начнет творить чудеса?

— А он их не должен творить. Он будет уникален в каком-то одном отношении — он лишь являет собой самое лучшее из того, чего мы смогли достигнуть во всех отношениях. Он равномерно нормаленв лучшем смысле слова — точнее сказать, оптимален.

— Хм-м-м. Ну что ж, я рад, что у него не растут щупальца из ушей, голова не больше тела и вообще нет никаких этих фокусов. Иди сюда, сын!