Т. 11 Угроза с Земли

Опытный наблюдатель наверняка заметил бы тень разочарования, скользнувшую по неподвижной маске безразличия, сквозь которую молодой человек взирал на ход собственного процесса. Выражение разочарования было, по меньшей мере, неуместно: его проступок принадлежал к числу тех, где наказание неизбежно — подобные приговоры нормальным людям не выносятся. Не дождавшись ответа, судья повернулся к приставу:

— Уведите его.

Внезапно приговоренный вскочил, уронив стул, на котором сидел. Диким взглядом, как будто внутри у него прорвалась какая-то плотина, он оглядел присутствующих.

— Стойте! — вскричал он. — Сначала я кое-что выскажу вам!

Невзирая на резкость манер, в нем ощущалось благородное достоинство хищного дикого животного, загнанного в угол. Он пожирал глазами аудиторию, грудь его тяжело вздымалась, казалось, он принимал присутствующих за свору псов, готовых кинуться на него и повалить на землю.

— Так как же? — кричал он. — Так как же? Получу я в конце концов право высказаться или нет? В разыгранной вами комедии не хватает только того, чтобы осужденного лишили права высказать все, что он думает по поводу происходящего тут!

— Вы можете говорить, — отозвался Главный судья тем же невозмутимым тоном, каким произносил приговор, — Дэвид Маккинон, сколько вам будет угодно и в любой избранной вами форме. Свобода слова не ограничивается даже для нарушивших Ковенант. Прошу вас говорить в микрофон.

Маккинон с отвращением взглянул на микрофон, торчавший прямо возле его лица. Знать, что каждое твое слово будет записано, а потом подвергнуто тщательному анализу, было отвратительно.

— Не желаю я никаких записей! — рявкнул он.

— А мы обязаны ее иметь, — спокойно ответил судья, — для того, чтобы все могли убедиться, справедливо или несправедливо с вами обращались и был ли соблюден Ковенант. Будьте добры исполнить нашу просьбу.

— О… да уж ладно… — Не высказывая особой охоты, подсудимый подчинился требованию и стал говорить в микрофон. — Смысла метать перед вами бисер нет никакого, но тем не менее я буду говорить, а вам придется выслушать мои… Вы тут болтаете о своем драгоценном Ковенанте, будто он есть что-то священное, что ли. А я с вами не согласен и не приемлю такого взгляда. Вы относитесь к нему так, будто он с Неба сошел в лучах Света. Мои деды дрались во времена Второй революции, но они сражались, чтобы сокрушить предрассудки, а не ради того, чтобы на их месте какие-то законченные идиоты возвели новые! — Он критически оглядел аудиторию. — В те времена были Мужчины! А из кого состоит наше общество теперь? Из робких трусливых слабаков, в жилах которых течет чистая водопроводная вода. Вы так тщательно спланировали ваш мир, что из него оказались изгнанными радость и жизнелюбие. Никто не голодает, никто не подвергается опасности. Ваши корабли не тонут. У вас не бывает засух. Вы одомашнили погоду так, что даже дожди покорно идут только после полуночи! А почему, собственно, они должны ждать полночи, если вы все равно заваливаетесь дрыхнуть уже в девять вечера? А если у кого-нибудь из ваших благонравных людишек возникнут не- желательные эмоции, — Боже, сохрани нас даже от мысли об этом! — он тут же топает в ближайшую психодинамическую клинику, а там сразу производят нужную манипуляцию с его малюсеньким мозгом. Благодарю Господа, что я никогда не соблазнялся прибегнуть к подобной операции! Я предпочитаю владеть своими эмоциями сам, какими бы неприглядными они не казались другим. Вы даже любовью занимаетесь только после посещения консультанта-психотехника, чтобы узнать, обладает ли Она столь же пресным и плоским умишком, что и вы. Да настоящего мужчину от вас так и тянет сблевать! А насчет того, чтобы подраться из-за женщины, то если у кого-нибудь и хватит смелости на это, то он уже через пару минут обнаружит возле себя проктора [74], отыскивающего на его теле наиболее подходящую точку для применения парализатора, а потом спрашивающего с отвратительной вежливостью: «Сэр, чем могу быть вам полезен?»

Пристав начал было пододвигаться к Маккинону. Тот повернулся к нему.

— А ну, ты! Отойди! Я еще не кончил! — он снова обратился к микрофону и продолжал: — Вы велели мне выбирать между двумя возможностями? Что ж, с выбором проблемы не будет. Вместо того чтобы согласиться на лечение, вместо того чтобы отправиться в одно из ваших маленьких, аккуратненьких, надежненьких, приятненьких заведений для переориентации и позволить банде тамошних докторов копаться в моем мозгу своими хитрыми пальцами, вместо того чтобы согласиться на все это, я выбираю старую добрую Смерть! О нет, выбора для меня не существует, для меня есть лишь одно решение. Я выбираю Ковентри [75]и, клянусь, счастлив этим! Надеюсь, что больше никогда не услышу о Соединенных Штатах!.. И все же есть одна вещь, о которой я хотел бы спросить прежде, чем отправиться туда. Зачем вы берете на себя труд жить? Мне кажется, что каждый из вас должен, хотя бы из-за убийственной скуки своего бытия, желать скорейшего окончания этой глупой и бесцельной волынки. Ну, вот теперь — все!