Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

— Сударь, — учтиво отвечал мне будущий убийца, — я вынужден подчиниться насилию. Я вижу, у вас все подготовлено, и потому не собираюсь уговаривать вас отказаться от намерения, причины которого мне неясны; я прошу у вас одного-единственного снисхождения: позвольте мне скрыть лицо под маской.

Мы посовещались и пришли к выводу, что, если он наденет маску, это будет лучше и для него, и для нас. Я помог ему укрыть лицо платком, в котором проделал дырки для глаз, и убийца приступил к делу.

Он нанес молодому человеку удар в руку. Наш аппарат заработал и запечатлел эту жуткую сцену.

Острие кинжала вошло жертве в предплечье. Молодой человек вскочил на ноги и со стремительностью, удвоенной ужасом, прыгнул господину с бакенбардами на спину. Завязалась борьба. Женщина тоже очнулась от обморока и устремилась на помощь своему другу. Она погибла первой, пораженная ударом кинжала в сердце. Затем настал черед молодого человека: он упал с перерезанным горлом. Убийца прекрасно справился со своей задачей. Во время борьбы платок ни на сантиметр не сполз с его лица. И пока аппарат работал, он не снимал его.

— Ну как, господа, вы довольны мной? — осведомился он. — Могу я теперь привести себя в порядок?

Мы поздравили его, он вымыл руки, поправил одежду, причесался.

Наконец аппарат смолк.

* * *

Убийца дождался, пока мы не ликвидировали следы нашего присутствия; мы предполагали, что завтра полиция непременно нагрянет на виллу. Вышли мы вместе. Убийца попрощался с нами, как подобает светскому человеку. Он поспешил к себе в клуб, однако я более чем уверен, что в тот вечер после такого приключения его вряд ли там ждал сказочный выигрыш. Поблагодарив игрока, мы откланялись и отправились спать.

Итак, мы получили столь необходимое нам сенсационное преступление.

Оно и впрямь наделало большой шум. Жертвами оказались жена посла крохотного балканского государства и ее любовник, сын претендента на трон одного княжества в Северной Германии.

Виллу мы сняли под фальшивой фамилией, и владелец ее, не желая осложнений, признал в молодом принце нанимателя. Полиция два месяца сбивалась с ног. Выходили экстренные выпуски газет, и тут-то мы и начали наше турне, так что можете себе представить, какой нас ожидал успех. Полиции ни на секунду не пришло в голову, что мы показываем подлинное убийство, бывшее у всех на устах. Мы озаботились объявить о том во всех изданиях. Но публика на сей счет отнюдь не заблуждалась. Нас восторженно принимали и в Европе, и в Америке, так что через полгода мы заработали сумму в триста сорок две тысячи франков, каковую и разделили между компаньонами.

Так как преступление наделало слишком много шума, чтобы остаться безнаказанным, полиция в конце концов арестовала какого то левантинца, у которого не оказалось алиби на ту ночь, когда было совершено преступление. Невзирая на уверения в невиновности, бедняга был приговорен к смерти и казнен. Нам опять повезло. Благодаря счастливой случайности наш фотограф смог присутствовать при казни, и мы добавили к нашему фильму новую сцену, просто созданную для того, чтобы привлечь публику.

Через два года, когда наша компания по причинам, о которых я не стану распространяться, распалась, я получил больше миллиона, а в следующем году все просадил на бегах.

3. РОМАНТИЧЕСКАЯ СИГАРА

— Несколько лет назад, — начал свой рассказ барон дʼОрмезан, — один из моих друзей подарил мне коробку гаванских сигар, присовокупив, что они самого высшего качества и что покойный король Англии^{90}

не мыслил себе жизни без них.

Вечером я открыл коробку и с наслаждением вдохнул аромат, какой источали чудесные сигары. Я мысленно сравнил их с торпедами, лежащими в арсенале. В мирном арсенале! То были торпеды, которые придумала мечта, дабы победить скуку. Благоговейно взяв одну из сигар, я счел, что мое сравнение с торпедами не слишком точно. Скорей она была похожа на палец негра, и колечко из золотой бумаги еще усиливало впечатление, которое мне внушил ее глубокий коричневый цвет. Старательно обрезав кончик, я закурил и, полный блаженства, сделал несколько затяжек благоуханным дымом.

Однако уже через несколько секунд я почувствовал во рту неприятный привкус, мне показалось, что дым сигары отдает жженой бумагой.

«Похоже, у английского короля, — подумал я, — вкусы по части табака были не столь утонченными, как я полагал. В наши дни мошенничество распространилось весьма широко, и, возможно, спастись от него не смогли ни дворец Эдуарда Седьмого, ни его гортань. Всему приходит конец. Теперь уже невозможно выкурить хорошую сигару».

С гримасой отвращения я прекратил курить, так как от моей сигары определенно воняло паленым картоном. Я разглядывал ее, размышляя: