Т-34. Крепость на колесах

— Товарищ командир, — этот человек был похож на типичного интеллигента. Худощавый, аккуратный, даже в очочках. И, судя по всему, имел в голове мозги, а значит, был куда опаснее получившего свое здоровяка. — Мы все-таки хотели бы выяснить. Нам стало известно, что вы хотите опять что-то учинить. И подвергнуть наши жизни опасности.

— Не понял, — Хромов и впрямь был удивлен. В самом деле, такие слова ожидаемы от американца из одного с ним времени. Но здесь и сейчас… Неожиданная фраза, абсолютно. — Вы у нас кто вообще?

«Вообще» оказалось учителем химии из местной школы. Отоваренный прикладом — какой-то чиновник по вопросам снабжения городского уровня. Шестерка при власти, в общем, отсюда и привычка хамить. Не успел перестроиться под новые реалии, бывает. Или резкое изменение статуса несколько раз за последние дни сбило ориентиры. Такое Хромов в последнее время наблюдал не раз. Вот и понесло Остапа… Впрочем, хамов удар в морду приводит в чувство моментально. Проверено не раз, и нынешний случай не исключение. А попробовал бы Сергей с ним по-человечески поговорить, тот орал бы еще сильнее, ибо — дурак. А дураки вежливость принимают за слабость.

Присоединившихся к ним вооруженных (все еще) орлов переговорщик, очевидно, не счел нужным представлять. И так видно — просто люди двинули за своим бывшим начальником, которым толстяк, собственно, до недавнего времени и являлся. И сейчас они, судя по испуганным рожам, проклинали себя за это решение.

Но мозговой центр — этот химик, явно. Классический либерал конца девяностых, начала двухтысячных, если судить по поведению. И сформулировал мнение толпы он достаточно четко. Они бы желали отсидеться до прихода Красной армии. Вот так, не больше, не меньше. И это едва не вызвало у Сергея приступ нездорового хо- хота.

— Ага, ага, знакомо. Дронты должны выжить…

— Чего? — удивленно спросил из-за плеча Селиверстов.

— Да так, присказка, — усмехнулся Хромов. Не объяснять же абсолютно непосвященному человеку сюжеты мультхитов будущего[38]. — Как считаешь, что с ними сделать?

— Да расстрелять их всех, как предателей и саботажников.

— Просто, дешево, сердито… Ну, если ты так думаешь…

Сергей щелкнул пальцами, и те, кто пришел с ним на бронепоезде, тоже защелкали в ответ. Затворами. Несостоявшиеся участники переворота в отдельно взятой части моментально сбились в кучу, сообразив, очевидно, что сделали глупость, решив покачать права, но Хромов, внезапно передумав, махнул рукой:

— Оружие бросили — и на «губу» все, живо.

Когда инцидент был исчерпан, Селиверстов удивленно поинтересовался:

— Почему так…

— Мягко?

— Наверное…

— Скажи, ты читал Беляева?

— Кое-что.

— И как, «Человек-амфибия» понравилась?

— Ну… Да.

— И какой там лучший персонаж?

Селиверстов задумался. Хромов улыбнулся:

— Не старайся. Любой ответ неверный.

— Это почему?

— Да потому, что нравиться должны положительные персонажи. И, в принципе, все построено так, чтобы именно они приходились по сердцу. Беляев — он талант… Но я спрашиваю не про нравится или нет, а про лучшего.

— Старшой, не тяни резину, а? — поморщился товарищ. — Вот ты умный-умный, а такую заумь иногда несешь…

— Ну хорошо, хорошо. Так вот, лучший персонаж там — Педро Зурита. Тот, который главгад. Но он лучше всех прописан, а еще умен, решителен, деятелен… Остальные, извини, рядом с ним инфантилы.

— Кто-кто?

— Ленивые и нерешительные. Так вот. У этого самого Зуриты есть фраза… Дословно не вспомню сейчас, но что-то вроде: «Я не мешаю другим топиться, если этим они не мешают мне». И я, в полном соответствии с его мировоззрением, не собираюсь никого больше спасать. И наказывать не буду, смысла напрягаться не вижу. Пускай уходят. Когда мы закончим работу и вернемся, то сядем на бронепоезд и рванем отсюда. А они пускай уходят. Без оружия, припасов… С висящими на хвосте немцами. То же самое, что расстрелять, только сами мараться не будем. Выживут — их счастье, нет — значит, хотя бы отвлекут погоню. Вот и вся любовь, парни. А теперь замолчали и продолжаем готовиться, нам скоро выходить.

С занятой ими позиции город был как на ладони. Заброшенная церковь, видевшая, небось, еще Наполеона, рассыпаться, несмотря на возраст, не собиралась. Строили предки качественно, а дерево при правильном уходе — материал долговечный. Стояла она на холме, невысоком, практически не выделяющемся. Но, с учетом строения, холм этот разом превращался в господствующую высоту. Красивый он был, вокруг луг, даже сейчас пожухшая от дождей трава впечатляла. Хорошее место, светлое, неудивительно, что именно здесь церковь и воткнули, а четыреста метров для привыкшего ходить пешком человека — не расстояние. Забросили же храм сравнительно недавно, уже при советской власти. Даже стекла еще не все успели вылететь.