– Так. Уже теплее, – отозвалась она. – Только при чём здесь я и Лялька? Мы с тобой давно в разводе, если ты запамятовал. Светись себе и мелькай на экранах сколько влезет, нас-то зачем туда тянуть?
– Понимаешь… – замямлил Чеба, – тема особенных детей всегда в тренде. Публика любит, чтобы было кого пожалеть, поплакать… Если люди узнают, что наша дочь – инвалид, они же буквально обрыдаются и раскупят все билеты на выступления группы! У нас народ вообще жалостливый, а Лялька к тому же хорошенькая, на неё и посмотреть будет приятно…
– Подожди-ка… – Саня потёрла виски, – ты сейчас хочешь сказать, что намереваешься использовать нашу дочь для своего пиара?
– Ну почему сразу “использовать”, – надулся он. – Что ты всё слова подбираешь, как будто я монстр какой-то.
Саню вдруг осенило.
– Та-ак… – протянула она. – То есть, вот это твоё внезапное перевоплощение в заботливого и любящего папочку, подарки, приглашение на дачу… всё это – хитроумный план, чтобы Лялька помогла тебе стать знаменитым? Господи, ну и дура же я… – прошептала она, качая головой. – Какая дура… Как я могла поверить в твою искренность, ты же никогда ничего не делаешь просто так, всегда думаешь только о себе! О том, чтобы тебе было хорошо…
– Не передёргивай, Санчес, – он протянул к ней руку, но она отшатнулась и взвизгнула:
– Не трогай меня! Так значит, и Виолетта Эдуардовна тоже с тобой заодно… Немудрено – она ради счастья своего сыночка готова даже ненавистную невестку и неполноценную внучку несколько часов потерпеть…
– Ну что ты, в самом деле! – Чеба выглядел по-настоящему расстроенным. – Зачем так сразу – “ненавистная”… “неполноценная”… Просто… просто ты ни хрена не смыслишь в шоу-бизнесе, а там свои законы. Ты не представляешь, какая это находка для артиста – больной ребёнок в семье!
– Находка? – переспросила она помертвевшим голосом. – Ты в самом деле так считаешь?
– Ну да, – кивнул он. – Ямпольский сказал, что сострадание у русского человека в крови. Все эти темы про болезни, особенно смертельные, неизлечимые… они всегда отлично работают.
– Ну извини, – медленно и раздельно выговорила Саня, – что у Ляльки нет никакой смертельной и неизлечимой болезни… она всего лишь умственно отсталая.
– Вот ты опять передёргиваешь! – начал заводиться он. – Господи, да что такого – посидеть полчаса в студии, поулыбаться? С тебя убудет, что ли?
– Ты не понимаешь, – горько отозвалась Саня. – Ты никогда этого не поймёшь…
Внезапно она изменилась в лице.
– Фото… Те фотографии, что ты делал на свой телефон… Ты тоже собирался использовать их в качестве пиара?
Глаза у Чебы забегали.
– Да нет, я в общем… себе на память…
– Удали, – потребовала Саня. – Удали немедленно! Сию минуту! Иначе я за себя не отвечаю! – она кинулась на бывшего мужа, пытаясь выхватить телефон у него из рук, её буквально трясло от злости.
– Да успокойся ты, бешеная! – психанул он, оберегая мобильник от Сани. – Ладно, ладно… не ори только, сейчас всё удалю. Вот смотри – я их стёр все до единой, убедилась?.. Ненормальная.
Она тяжело дышала и прижимала к себе напуганную материнскими криками Ляльку.
– А сейчас… отвези нас домой. Немедленно. Или нет… лучше вызови нам такси, не хочу тебя видеть больше ни минуты.
– Ну чего ты начинаешь-то? – обиделся Чеба. – Можно подумать, я тебя обидел… Нет – так нет, чего сразу трагедии устраивать, не понимаю… Как будто я тебя связываю и насильно волоку на интервью… Нет, правда, оставайтесь ещё!
– Да иди ты… ас пиара! – в сердцах сказала Саня, а потом поправилась:
– Пиар-ас. Это тебе больше подходит.
Всю дорогу до дома Саня не могла успокоиться, мысленно продолжая разговор с Чебой. Самое удивительное, что она даже больше на него не злилась. Она злилась на себя! За то, что снова повелась на его легендарное обаяние и поверила, что он может чувствовать хоть что-то, кроме любви к себе самому.
Давно уже не питая иллюзий относительно бывшего мужа, Саня прекрасно знала, что он действительно не понимает, насколько мерзок и циничен его поступок. Он искренне был озадачен бурной Саниной реакцией и не понял её обиды. В общем-то, всё это было вполне в его репертуаре… Виолетта Эдуардовна с детства внушала сыночку, что он – царь и бог. Он и был для неё богом. Собственным маленьким божком, кумиром, которому прощались любые шалости: сначала мелкие и безобидные, а затем – всё более задевающие чувства других людей. И если поначалу он играл с игрушками, то позже принялся за “живых кукол”, не понимая, что может ненароком их испортить или окончательно сломать.
Лялька, которой передалось нервно-взвинченное состояние матери, тревожно “пела” в такси – точнее, издавала гудящие звуки в одной тональности, не затыкаясь ни на мгновение. Водитель опасливо косился на них в зеркало, но, слава богу, молчал, не лез с вопросами и не делал замечаний.