Они проговорили не меньше часа. Даже Лялька не особо их беспокоила – так, прибегала иногда на кухню, чтобы прижаться к матери, стрельнуть любопытным взглядом в сторону гостя и снова умчаться в детскую. Девочка уже совершенно забыла о недавнем инциденте с атакой журналистов: о том, как она плакала, как испугалась… Её просто радовало, что все вокруг довольны и счастливы, никто не кричит, мама улыбается, а ей самой не надо ехать в школу и можно сколько угодно играть со своими игрушками.
Каждое появление Ляльки в кухне Вик встречал внимательным изучающим взглядом – а потом так же задумчиво провожал её глазами. Саня догадывалась, что, скорее всего, он сравнивает… анализирует… пытается принять. Но в его взгляде не было всего того, что так ненавидела Саня в других по отношению к собственному ребёнку – ни унизительной жалости “свысока”, ни шока, ни ужаса, ни пренебрежения. Только безграничное понимание и… как ни странно, неподдельная симпатия. Уж в этом-то Саня научилась разбираться и сразу понимала, где фальшь, а где – настоящее.
– Прелестная у тебя дочь, – сказал он наконец и взял Санины ладони в свои. – Вы с ней очень похожи… Впрочем, я, кажется, тебе об этом уже говорил.
– Говорил, – кивнула Саня, балдея от ощущения своих рук в его горячих, чуть шершавых ладонях. – О том, что прелестная – ещё в Питере, когда увидел её фото. А о том, что похожи – когда мы встретились в центре и ты подвёз нас домой.
– Ты не думай, – начал было он, – дело вовсе не в том, что твоя Лялька не такая, как все. Я исчез тогда… вовсе не из-за этого.
– А из-за чего? – осторожно уточнила она. – Расскажи мне, пожалуйста, всё честно. С самого начала.
– …Наверное, я трус, – нехотя признал Вик, когда дошёл в своих воспоминаниях до Славки. – Так и не смог принять его смерть и вообще… словно отсёк от себя все воспоминания о том, что когда-то у меня был сын. Повёл себя как предатель.
– Это не трусость и не предательство, – покачала головой Саня. – Просто защитная реакция. Своеобразная анестезия…
– Я даже на кладбище ни разу не был после похорон, – признался он. – А все Славкины вещи собрал и отволок на помойку. Чтобы ничего о нём не напоминало, даже какая-нибудь мелочь! Ленка потом меня чуть не убила. Всё кричала, что никакой памяти о сыне не оставил… Разве в этом – память? – усмехнулся он так жутко, что у Сани мороз прошёл по коже.
Она осторожно погладила его по закаменевшему плечу, и он тут же с благодарностью накрыл её руку своей, заметно расслабляясь.
– Я ни с кем не хотел обсуждать то, что он умер, – сказал Вик после паузы. – Просто избегал любых разговоров на эту тему. Не хотел принимать соболезнования, не отвечал на звонки, игнорировал расспросы… Мать стыдила – нельзя же так, нехорошо, что люди подумают… а я не мог. Просто не мог, понимаешь?! Словно и не было никогда у меня сына… Раз только не сдержался, – глаза его сделались колючими и злыми, – когда один придурок ляпнул – типа, чего ты убиваешься, ребёнок же всё равно проблемный был, теперь он и сам отмучился, и вам с Ленкой легче… Представляешь? Сказать родителям, похоронившим сына, что им теперь
Саня ощущала его боль буквально физически. Господи, как же это было страшно… Как бы тяжело ей ни приходилось с Лялькой, как бы ни роптала она на судьбу, как бы ни завидовала родителям здоровых детей, но… даже в самые чёрные и безысходные дни она не просила у бога избавления и ни разу не пожалела о том, что недоношенную Ляльку спасли врачи, буквально вырвав её из лап смерти.
– С женой у нас после этого всё пошло наперекосяк, – помолчав, продолжил рассказывать Вик. – У неё возникла идея фикс: нам срочно нужно родить ещё одного ребёнка. Словно…
– Вы не общаетесь с ней сейчас? – осторожно спросила Саня.
Вик медленно покачал головой.