Я обернулся. Там стоит давешний байкер-бородач со своими панками.
— Тебе что за дело, Гурис? — ощерился на него Мирон.
— Знаешь, что мы в пустошах делаем с работорговцами, Мирон? Мы надеваем их жопой на выхлопную трубу трака и заводим дизель. Так что лучше бы тебе рассказать всё сейчас ей, а не потом мне. Дорога, сам знаешь, большая да узкая. Встретимся же однажды.
— Да вы охренели тут все, — сказал Мирон мрачно, — ну, в Коротань их везу. Там вечно рабочих рук не хватает. Будут на троглах пахать, растить кукурузу с картошкой. Не курорт, да, но они и на родине были крестьяне. Земли свободной там до чёрта, будут жить своей общиной, молиться кому хотят, там это вообще никого не парит, пока долю урожая в общак сдаёшь.
— Это так, — подтвердил Гурис.
— И ты хочешь сказать, что через Болотку и Терминал в Коротань шёл? — не отступает Аннушка. — Это вообще в другую строну!
— Как хочу, так и иду! Может, у меня дела по пути есть?
— Что за дела?
— Те, что тебя не касаются! Отвали!
— Ну наконец-то, продрала зенки! — Мирон обернулся к лестнице, по которой медленно спускается старуха в разноцветных очках. Сейчас она выглядит не просто древней бабкой, а не до конца ожившим трупом. Похоже, ночное злоупотребление алкоголем не пошло ей на пользу.
— Донка, твою мать! — поразилась Аннушка. — Ты что с собой сделала, балбесина?
— Всё, мы уезжаем! — засуетился Мирон. — И так задержались из-за этой пьяницы. Донка, бегом в машину!
Старуха застыла на лестнице, глядя в нашу сторону.
— Бегом, я сказал! — приказал ей Мирон.
— Аннушка, — сказала та, не обращая на него внимания. — Это правда ты. Ты… Такая… Ты же помнишь Доночку? Мы же с тобой… Мы же… Мне надо с тобой поговорить! Немедленно!
— Ни с кем ты говорить не будешь! — заявил Мирон. — Мы выезжаем! Прямо сейчас! Сию секунду!
— Аннушка! — воскликнула бабка. — Пожалуйста!
— Конечно, Донка, я тебя помню, — ответила ей девушка. — Не сразу узнала, ты сильно… изменилась.
— Доночка стала совсем старенькая, — вздохнула та, направляясь к нам. — Доночка скоро нафиг сдохнет.
— А ну стой, зараза, — Мирон схватил старушенцию за рукав. — Я тебе что сказал? В машину! Иначе, клянусь Ушедшими, выкину тебя к чертям без выходного пособия!
— И кто потащит твой караван? — спокойно ответила она, выдёргивая руку. — Та убогая девчонка, что ты купил? Так она и пяти машин не осилит без гранжа, а на гранже ты её закопаешь через неделю.
— Что несёшь, совсем мозги пробухала? — зашипел на неё караванщик.
— Нет-нет, — сказала Аннушка, — продолжай, Донка, мне стало очень интересно.
— Она все врёт! У неё маразм! Это просто старая безмозглая пьянь! — разоряется Мирон.
— Я могу открыть вам переговорную, — величественно сообщила подошедшая к нам Алина.
— Будь добра, дорогая, — соглашается Аннушка.
— Она никуда с вами не пойдёт! Это моя глойти!
— А что, её ты тоже купил? — интересуюсь я.
— Я никого не покупал, — Мирон развернулся и пошёл к выходу. — Ты уволена, старая пизда.
— Иди в жопу, — отмахнулась бабка. — Козёл драный.
В переговорную кроме меня и Алины Аннушка пригласила Керта.
— Мне кажется, это может быть тебе интересно, — сказала она брокеру.
— Чай, кофе? — спросила всех киберхостес.
— А можно капельку водочки? — взмолилась старуха. — У бедненькой Доночки такой бодунище…
— Потом, — ответила Аннушка. — Сначала разговор. Иначе ты просто окосеешь и начнёшь нести чушь.
— Надо же, ты меня и правда помнишь! — захихикала бабка. — Да, Доночка всегда любила подбухнуть.
— Что ты хотела мне рассказать, Донка?
— Всё. Всё расскажу. Только и ты скажи мне, у тебя есть?
— Чего?
— Ты знаешь, чего, — закивала головой старуха. — Знаешь. Ты видишь, что со мной? Видишь, какой стала бедная Доночка? Поделись. Мне очень-очень надо! Иначе старая глупая глойти просто сдохнет. Поделись, Аннушка, и я расскажу тебе всё.
— Что вы все привязались? Откуда у меня?
— Я не знаю. Но я вижу, то, что вижу.
— Это не то, что ты думаешь. Вещества больше нет. Вообще. Совсем. Коммуна четверть века назад провтыкала рекурсор, с тех пор все заначки давно выгребли, всех, у кого были запасы, ограбили, а ограбивших за них убили. Ольгу помнишь? Так вот, даже она, когда мы с ней в последний раз виделись, была уже не та.
— Мне плевать, что это, — мотает седыми косичками бабка, — Доночка не хочет быть старенькой. Доночка не хочет помирать. Доночка хочет быть молодой, бухать, курить, упарываться, трахаться и веселиться. Может быть, Доночка дура, может быть, Доночка не заслужила, может быть, на бедную Доночку всем насрать, но если можно Аннушке, то почему нельзя ей?
— Донка, — твёрдо сказала Аннушка. — Могу обещать тебе только одно. Если — именно «если» — у меня будет такая возможность, я вспомню о тебе. Не устраивает — возвращайся к Мирону. Уверена, он вытрет о тебя ноги и примет обратно.
— Клянёшься? Не обманешь глупую старую Доночку?
— Клянусь своим «Чёртом».
— Верю. Тебе — верю, — вздохнула тоскливо старуха.
— Говори.
— Ты знаешь, что «быть глойти» теперь не то, что раньше?
— Кое-что слышала, но ты поясни.