Табакерка императора

Он шагнул в сторону, все еще выпячивая подбородок. Ева колебалась. Она любила Тоби и в другое время ободрила бы его, но сейчас его душевные страдания, вполне искренние, несмотря на всю свою цветистость, не могли ее тронуть. Она выбежала мимо него в холл и закрыла за собой дверь.

Яркий свет в холле на секунду ослепил Еву. Когда ее глаза привыкли к нему, она увидела дядю Бена Филлипса, который, покашливая, приближался к ней.

— Уходите? — осведомился дядя Бен.

«Еще один! Ради бога, только не это!»

Дядя Бен выглядел так, словно хотел незаметно подкрасться и выразить сочувствие. Одной рукой он почесывал седеющую голову, а в другой держал мятый конверт, словно не зная, что с ним делать.

— Э-э… совсем забыл, — добавил он. — Вам письмо.

— Мне?

Дядя Бен кивнул в сторону парадной двери:

— Нашел в почтовом ящике десять минут назад. Очевидно, его бросил туда отправитель. На конверте ваше имя. — Мягкий взгляд голубых глазах устремился на нее. — Может быть, это важно.

Еву не заботило, важно это или нет. Она взяла письмо, взглянула на имя, написанное на конверте, и спрятала его в сумочку. Дядя Бен сунул в рот пустую трубку и стал шумно ее посасывать — казалось, он собирается с духом, прежде чем заговорить.

— Я мало что значу в этом доме, — внезапно произнес он. — Но… я на вашей стороне.

— Спасибо.

Но когда старик протянул к ней руку, Ева инстинктивно отпрянула, и он застыл, как будто она ударила его по лицу.

— Что-нибудь не так, дорогая?

— Нет. Простите.

— Вроде перчаток, а?

— Каких перчаток?

Дядя Бен снова обратил на нее свой мягкий взгляд:

— Когда я возился с машиной, на мне были коричневые перчатки. Меня удивило, что это вас встревожило.

Ева повернулась и выбежала из дома.

На улице было темно. Мягкий сентябрьский вечер бодрил сильнее, чем весенний. Бледный свет фонарей проникал сквозь листву каштанов. Ева словно вырвалась на волю после удушливой атмосферы виллы «Бонер». Но ей вряд ли было суждено долго оставаться на свободе.

Коричневые перчатки. Коричневые перчатки. Коричневые перчатки…

Ева прошла через калитку и остановилась в тени ограды. Ей хотелось побыть одной — вдали от вкрадчивых голосов и пытливых глаз, — запереться в темном ящике, где никто не сможет ее видеть.

«Ты дура, — сказала себе Ева. — Почему ты не рассказала им о том, что видела? Почему не рассказала, что кто-то в этом доме, носящий коричневые перчатки, гнусный лицемер? Из-за лояльности к ним? Из страха, что они еще сильнее отшатнутся от тебя при таком обвинении? Или всего лишь из-за преданности Тоби, который при всех своих недостатках, по крайней мере, честен и прям? Но теперь ты больше не обязана проявлять к ним ни капли лояльности, Ева Нил».

Наибольшее отвращение у нее вызывали крокодиловы слезы. Конечно, нельзя винить всю семью. Все, кроме одного, были так же, как она, потрясены и ошеломлены. Но кто-то, с укором смотревший на Еву, смог совершить убийство столь же хладнокровно, как смешать салат.

И все Лозы — если смотреть в корень, то именно это пробуждало самый жгучий гнев в душе Евы — были готовы поверить, что она — обычная проститутка, которую они, будучи чертовски широко мыслящими, готовы милостиво простить. Конечно, они были расстроены, имея на это все основания. Но Ева ненавидела покровительственное отношение к себе.

А тем временем что ее ожидает?

Вероятно, тюрьма.

Не может быть! Этого не могло произойти!

Только два человека, случайно или намеренно, проявили достоинство, вызывающее у нее теплое чувство к ним. Одним из них был ничтожный повеса Нед Этвуд, который никогда не пытался быть «приятным», но который, теряя сознание, произнес ложь, полагая, что это поможет ей. Другим был этот доктор. Ева не могла вспомнить ни его имя, ни то, как он выглядит. Но она помнила выражение его лица, темные глаза, блестящие ненавистью к лицемерию, острый ум и ироничный голос, вызывавший в гостиной Лозов эффект, подобный взрыву бомбы.

Вопрос в том, поверит ли полиция Неду Этвуду, когда он скажет чистую правду.

Нед был болен и без сознания. «Он вряд ли поправится». Из-за грозящей ей опасности она забыла об этом. Будет ли какая-нибудь польза, если она бросит вызов всему племени Лозов и отправится к Неду? Ведь сейчас она не может ни позвонить ему, ни отправить письмо…

Письмо…

Стоя в прохладной тени на рю дез Анж, Ева открыла сумочку и уставилась на скомканный конверт. Потом она твердым шагом пересекла улицу, остановилась под фонарем неподалеку от калитки своего дома и обследовала запечатанный серый конверт с ее именем, написанным мелким почерком по-французски, доставленный неизвестно кем и брошенный в почтовый ящик дома, где она не проживала. Обычный с виду конверт не выглядел зловещим. Тем не менее, вскрывая его, Ева чувствовала сердцебиение и сухость в горле. Внутри находилась краткая записка по-французски и без подписи:

«Если мадам желает узнать кое-что важное для нее в ее теперешнем затруднительном положении, пусть придет в дом номер 17 на рю де ла Арп в любое время после десяти. Дверь открыта. Добро пожаловать».

Над головой шелестели листья, отбрасывая на серую бумагу дрожащие тени.