Таблетка

Но если я возвращался к ночи домой, то медленно раздевался, аккуратно складывая одежду, выключал свет и ложился на кровать. Как будто выполняя особенный ритуал. Во всём должен быть порядок. Ночью человек должен спать. А если ему и не спится, то пусть всё равно лежит на кровати, голый, вперив глаза в потолок. И не нарушает хода вещей.

Вместо снов теперь были мысли. И воспоминания. Иногда совершенно давних времён.

Темный Терек

Я до сих пор всё помню. Как мы ездили. На хутор! В Заречное! К бабушке!!! Это был всегда праздник. Праздник начинался загодя, ещё когда вечером папа объявлял: завтра едем.

Ура!

И моя сестра до поздней ночи собирала вещи, совершенно необходимые девочке на каждый день: все восемь кукол, полный портфель раскрасок и книжек, отдельно фломастеры и цветные карандаши, три сарафанчика, один купальник (он всего один, такая досада!), босоножки, пояски, сумочка с зеркальцем и помадкой, а ещё ведёрки и чашечки, совочки и пластмассовый утёнок. А утром, перед самым отъездом, мама ругалась, отсекая лишнее.

Я же стоял рядом с машиной, гордый. Ох уж эти девчонки! Вечно тянут с собой всякий бесполез

ный скарб! Путешествовать нужно налегке. Вот как я – только шортики, что на мне, да рогатка в заднем кармане.

Ну и ещё мой любимый, набитый жёлтым поролоном мишка, на голову выше меня самого.

Отец зовёт меня помочь, и мы, серьёзные, мужчины, грузим в багажник гостинец – мешок комбикорма для бабушкиных свиней.

Потом мы усаживаемся в машину – красный «Москвич-412» – и едем. Отец всегда ведёт машину медленно, осторожно. Никогда не выезжает на дорогу ночью. За сорок лет за рулём у него до сих пор ни одной серьёзной аварии.

Меня немного тошнило, укачивало в дороге. Но это стоило вытерпеть ради выходных на хуторе, в Заречном. Мы ехали по долгой дороге через Чечню и Дагестан, к казачьим станицам. По пути встречались цыганские таборы. Они кочевали прямо в степи. Мы проезжали аллею вековых деревьев, лип, и отец каждый раз говорил, что эти липы высажены ещё при императрице Екатерине!

Почему-то он придавал этому большое значение.

Но вот мы выезжаем из тёмного леса и – чудо, откровение. Вдоль дороги поля покрыты цветущими алыми бутонами, опийный мак цветёт, кажется, что во всей степи бушует пожар!

Мы, конечно, остановимся и нарвём большие охапки. И мама не ругает нас за то, что лепестки мака опадают в машине, превращаются в сор. Мама сама любит красное и цветы.

Бабушка всегда точно знает, когда мы приедем. И стоит у калитки, приложив ладонь козырьком к морщинистому лбу, смотрит вдаль. Откуда знает? Не птицы же рассказывают ей о том, что наш «Москвич», пыльный и тарахтящий, уже на подъезде к Заречному?

И не стоит же она так, в самом деле, целый день?

Уже напарено, нажарено, пироги с рыбой, картошка и мясо, салаты и фрукты. И выставлена бутыль красного домашнего вина. У бабушки виноградник – на двадцать соток! Как только справляется?

Всё вкусно! Но мы спешим. Это взрослые – бездельники, будут теперь сидеть, судачить, пить да есть до вечера. Мы ж, пироги похватали, выпили по стакану вина – как большие. И бежать.

На Терек.

Я до сих пор помню. И с закрытыми глазами найду дорогу. Вдоль бабушкиного плетня, до конца, потом через канаву, по полю, ещё овраг, за ним лесок и вот – Терек! Река большая, плавная, глубокая. Не то что речка в нашем селе, по пояс только, а взрослым так и вообще – по колено. В Тереке течение сильное, далеко заплывать нельзя, попадёшь в омут – не выберешься. Водяной утащит на дно. Сестра за мной следит. Если что – кричит на меня, ругается. Она старшая. Искупаемся – и к хибарке.

А ночью на хуторе темно, глаз выколи. Хотя зачем колоть глаз? Этого не пойму. Вот уж язык у русских.

За огородом, у Терека, шакалы лают. Если путник попадётся шакалам ночью, несдобровать ему, закружат, защекочут до смерти. И сами лают – то как малые дети плачут, то как смеются хохотом. Вот и пойми. Может, как раз поймали кого.

Я буду в бабушкиной каморе спать. На сундуке. Мне уже там постелено. Люблю сундук! Бабушка говорит, с тем сундуком она к мужу пришла, в нём было её приданое. Небедная невеста была, сундук большой! А прежде тот сундук был её матушки. А той от своей матушки достался. Сундук дубовый, обит металлом, серебром украшен.

Вот легли спать. Я на сундук, бабушка на кровати с железными спинками, литыми да разукрашенными. Помолилась сначала на образа и легла. Но спать неохота! Охота бабушкиных историй послушать.

– Бабушка, расскажи!

– Что тебе рассказать, пострелёныш?

– О старых временах расскажи!

– Да что в тех старых временах? Я и не помню уже ничего.

Бабушка ломается, привередничает. Такой обычай. Всё равно расскажет. За полночь будет говорить.

Сначала, для затравки, расскажет, как в станицу красные пришли. Это уже когда прадедушку иссекли саблями до смерти, в постели, после боя раненого. Пока прадедушка на коня мог забраться – красным ходу в станицу не было. Прадедушка был – атаман!

И вот пришли красные, голытьба, и сказали: нету больше царя, нету и Бога!