Табу

Экран телефона вспыхнул яркой подсветкой, когда я остановилась прямо у входа, уже отчаявшись найти свободное место. Откуда он взял мой номер телефона? Черт! Шерлок гребаный. Я только перестала краснеть, вспоминая прошлую ночь, а тут он. Что это? Психологическая атака? Или решил, что зацепил меня? Думает, что удачно закинул свой спиннинг и нашел рыбное место?

– Наивный, – выдохнула, уже вынашивая план отмщения.

– Тут нельзя останавливаться! – заверещали охранники, когда я быстро выпорхнула из машины.

– Это тебе нельзя, а мне все можно! – бросила ключи дальнему пареньку, опустившему взгляд, проговаривая мою фамилию в гарнитуру.

Паренек подхватил связку и кивнул швейцару, выряженному в кроваво-багряный костюм с яркими бликами золотой фурнитуры. Мужчина растянулся в фальшивой улыбке и открыл чуть скрипнувшую дверь.

– Олег, надо поговорить, – зарычал он, пытаясь привлечь внимание охранника виновницы торжества.

– Лазарь, я услышал тебя. Но не сейчас, – зашипел тот, сбрасывая на деревянную поверхность гардероба черное пальто. – Ничего нового ты для меня не расскажешь, а ху**ю я слушать сегодня не хочу.

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь, – Наскалов взревел, хватая Лазаря за локоть. Они стояли так близко, что едва ли не касались друг друга носами. Два здоровых мужика старались просверлить в черепушках друг друга дыры. Тяжело дышали, сжимали губы, стараясь подавить адское пламя, сжигающее их изнутри, но все равно продолжали смотреть в глаза друг другу. Олег так сильно сжимал руку Лазаря, что его пальцы побелели. Он словно проверял того на прочность, пытаясь выдавить слабость, но тот не сдавался, молчал, лишь желваки нервно подергивались, демонстрируя крайнюю степень раздражения.

– Боже! Мальчики, что за страсти? – не знаю, зачем я это ляпнула. Но ноги уже затекли стоять, вжавшись в ледяной стеклянный витраж входной двери. Мужчины, как два барана, разговаривали глазами. Казалось, что они знают намного больше, чем могут сказать.

Наскалов даже не взглянул на меня, довольно грубо отбросил сжимаемый локоть Лазаря и удалился, вальяжно перебросив пиджак через плечо.

– Больно? Ёжик-Серёжик? – рассмеялась я, сбрасывая шубу на руки гардеробщицы.

– Кто? – прохрипел Лазарь. Он обвел помещение взглядом и с трудом сконцентрировал свой взгляд на мне.

– А что? Ты же сам хотел трогательности. Вот я и решила разбавить нашу довольно… эмоциональную связь милым прозвищем. Ёжик-Сережик, как тебе?

– Сюда, – прошипел Лазарь, вталкивая меня в дверь мужского туалета. Милая старушка-гардеробщица вмиг зарумянилась и довольно тактично отвернулась, не желая быть свидетелем этой срамоты. БОЖЕ! Женщина! Что Вы делаете? Вызовите полицию, чтобы поскорее привезли наручники, скорую, чтобы успокоить моё сердце и пожарных, чтобы потушили огонь, пожирающий тело от самых пальчиков ног.

– Ёжик? – шипел Лазарь, приподнимая меня одной рукой, второй он шустро закрыл входную дверь и с силой припечатал мое тлеющее тело к холодной гранитной стене.

Тело отзывалось яркими вспышками боли. Я физически вспоминала прошлую ночь: бедра горели от крепких сжатий, попа заныла, вспоминая резкий удар о каменную поверхность барной стойки, слух резанул звук бьющегося стекла, живот ныл от тягостного ожидания.

– Серёжик? – продолжал шипеть Лазарь, отводя мою левую ногу в сторону.

Уверенным движением зацепил длинную шпильку о бронзовый смеситель крана, а правую перекинул себе на плечо, распяв меня довольно изощренным способом, тем самым лишив малейшей возможности на побег. Это было, как на репетиции аэробики: инструктор просто ставил все твои непослушные части тела в нужную позицию, окидывая строгим оценивающим взглядом. Понимала, что угодила в ловушку, стала удобной и совершенно беззащитной жертвой. И только убедившись, что мне некуда деваться, Лазарь спокойно выдохнул, сменив яростную хватку на нежные касания. Руки порхали по ногам, дразняще замирая на кружеве чулок.

– Бельё! Где твое бельё? – хрипел он, накрывая пылающую плоть чуть грубоватой ладонью. Томные карие глаза подернулись дымкой, заблестели и чуть сузились.

Мне не хотелось говорить. Да, черт побери, я просто не могла говорить! Голова кружилась, мышцы сжимались, а сердце переставало биться. Но злость, закипающая где-то внутри, придавала сил. Я не могла позволить этого. То, что я чувствую – желание подчиниться, то, что чувствует он – торжество победы, а в сумме – зависимость. Я не могу позволить этого себе. Не могу! Очнись, Оксана!

– Денег не хватило, – выдавила я, наконец-то открыв глаза.

– Я куплю тебе трусы… Я куплю тебе магазин трусов, – его горячее дыхание обжигало шею. Пальцы рук, до сих пор мирно покрывающие бьющуюся в истерике плоть, зашевелились.

Что я говорила? Не могу? Черт! Идиотка… Могу…

– Куплю… – продолжал он. – А потом сожгу, чтобы знать, что при каждой нашей встрече ты будешь нага.

Чуть подрагивающие пальцы сомкнулись вокруг вибрирующего от дикого желания комочка, и замерли, пробивая мое тело электрическими разрядами. Он не отводил взгляда, продолжая им шарить по плечам, рукам и вновь возвращаясь к губам.