Табу

– Тише, т-ш-ш-ш… – шептал я, аккуратно поднимая её с пола. Мелкие осколки блестели на её груди, кое-где врезавшись довольно глубоко. – Т-ш-ш-ш…

Я мог предотвратить казнь и спасти друга, мог повлиять на события, но я был не в силах утешить ту, чей мир только что рухнул у меня на глазах.

Глава 14

– Ненавижу, – хрипела, потому что голоса уже совсем не осталось. – И тебя я ненавижу тоже.

– Знаю, девочка. Знаю…

Голова кружилась, но огромная мужская рука силой вливала в мое горло алкоголь снова и снова. Стеклянное горлышко бутылки противно билось о зубы, заставляя жгучее тепло разливаться в горле, струиться безжалостной рекой лавы, прижигающей нарывающие раны. Он старался успокоить бушующую от гнева душу, обеззаразить сильнейшую боль, немо благодаря надвигающееся физическое бессилие. С каждым глотком я теряла силы, руки ныли от непрекращающейся ломоты, усталость затягивала в туман полузабытья, делая каждый мой удар все слабее. Как бы ни старалась, мои вялые попытки избавиться от его крепкой хватки не приносили ничего, кроме ощущения собственной никчемности. Я вновь и вновь отчаянно лупила по его крепкой груди, завывая осипшим голосом, в попытке заглушить его бьющееся сердце. Разве он может? Разве ОНО имеет право биться, когда отец уже никогда не вдохнет опьяняющий аромат морозного воздуха, когда не увидит яркое солнце, не ощутит ласку весеннего ветерка, не вздрогнет от устрашающей мощи майской грозы? Искала ответ в сосредоточенном лице Серёжи, лунный свет проникал в окно, освещая красивые мужские черты, застывал на кончиках щетины с кровавыми разводами от моих ногтей. Разве он может быть красивым, когда перед глазами до сих пор застывший взгляд отца? Они могут? Имеют право? А я? Может, и я не имею права?

С того момента, как он вынес меня из того злополучного ресторана, чувство ненависти только усиливалось, концентрируясь на единственном, кто продолжал смотреть мне в глаза, чего бы это ему ни стоило…

Я плыла в невесомости: обрывки слов, тяжесть дыхания, крики. Мир исчез, оставив лишь вакуум разочарования. Лазарь не отходил от меня ни на шаг, продолжая прижимать к себе. Он что-то кричал, размахивая одной рукой, затем стал вытряхивать содержимое моей сумочки, подобранной с пола, пока не звякнула связка ключей. И тогда он побежал, то и дело наклоняясь и перепрыгивая обломки мебели. В воздухе замер приторный запах пионов и орхидей с тошнотворной примесью пороха. Меня тошнило, голова кружилась, и все, что мне хотелось – покинуть когда-то шикарный зал ресторана помпезного казино и с силой выдохнуть отвратительный цветочный аромат из окаменевших легких. Лазарь это чувствовал, не став мелочиться, разыскивая верхнюю одежду, поэтому выскочил через центральный вход. Ледяной ветер мгновенно пробрался под кружево платья, дыхание перехватило, а нос заполнил горький дым.

На огромной территории у центрального входа творилось невообразимое: повсюду слышались глухие хлопки выстрелов, громкие окрики мата, жалостливые стоны, фоном которым служил далёкий вой полицейской сирены. Но Сережа не реагировал, его лицо превратилось в каменную глыбу, ни одна мышца на котором не выдавала бурю эмоций, бурлящую внутри. Не отводил тревожного взгляда, когда, переступая через дерущихся мужиков, крепко прижимал ладонь к моему рту, обходя дымящуююся шашку слезоточивого газа, и наоборот, заглядывал в глаза, как только яркая вспышка фаера начинала искриться на снегу. Он просто уносил меня, быстро переступая широкие мраморные ступени, продолжая с кем-то громко перекрикиваться, а затем вновь зашипел свое спасительное: «Тш-ш-ш-ш…»

Парковка опустела. Дорогие тачки, собственно, как и их трусливые владельцы, успевшие спасти свою шкуру, исчезли, оставив мою "малышку" в полном одиночестве. Серёжа открыл водительскую дверь, шустро отодвинул сидение до максимума и забрался вовнутрь, усадив меня у себя на коленях.

Внутри что-то щелкнуло, и по щекам потекли слезы, рыдала, заливая его рубашку. Ногти то и дело впивались в грудь, но он и виду не подавал. Абсолютно спокойное невозмутимое и такое красивое лицо освещалось редкими всполохами встречных фар, полуразбитых уличных фонарей и ярких рекламных афиш. Он продолжал успокаивать меня, растягивая свое «ш-ш-ш» всю дорогу. Лишь на миг он остановился, позволив тени сомнения завладеть им, но, словно собравшись, резко повернул руль и помчался в сторону моего дома.

Мы сидели на полу прихожей. Ему не удалось донести меня до спальни, потому что, очутившись в стенах квартиры, во мне проснулось второе дыхание. Я стала орать, пинаться и впиваться ногтями в его лицо, пока по ладоням не потекла кровь. Сережа заламывал мне руки, пытаясь успокоить, что-то шептал, стараясь найти правильные слова, а все, что нужно было мне – исполосовать его до неузнаваемости, чтобы стереть из памяти то, что он тоже был там. Что не предотвратил, не уберег, не спас!