Тадзимас

Сутягин рисовал одуванчики, а Груня – съестное.

Бекасов тоже рисовал съестное, но преимущественно дичь.

Фамилия Груни была Глинтухова.

Сутягина звали Борис. Он был учеником Дерюгина, который первым разрешил живописную проблему конкретной вещи в символическом пространстве.

Следуя заветам своего славного учителя, Сутягин, тем не менее, был новатором.

От утюгов, пудовых гирь, сырных и сахарных голов своего учителя он перешел к предметам более одухотворенным.

Его полотна были такими легкими, что, казалось, дунь на них – и мириады маленьких пушинок покинут терпкий стебель и вмиг окутают солнечный луч, каким-то чудом попавший в его мастерскую, соседствовавшую с полуподвальным помещением жилищно-эксплуатационной конторы номер тринадцать.

Вопреки всему Сутягин считал эту цифру счастливой и на свои персональные выставки представлял число своих работ, делимое на тринадцать.

Груня Глинтухова была своенравной ученицей Павла Бекасова.

Когда-то он возил ее на этюды, показывал ей токующих тетеревов, но она предпочитала всей этой живности киевские котлеты…

…На этом рукопись наша прерывается, Саша.

Были, вроде, у нас еще наброски. Но небось развеялись, там, давно, далеко, посреди скитаний моих.

Надеюсь, что сия совместная, дружеская проза – даст еще один дополнительный штрих к твоему, Саша Морозов, автор «Чужих писем» и прочих вещей, в разных жанрах, различных объемов, творческому облику – своеобразного, оригинального, во всех отношениях, российского, московского, останкинского писателя.

Помню, что, сочиняя нашу прозу, мы оба очень смеялись.

В памяти остался и кусочек тогда же сочиненного, уже только тобой, Саша, самостоятельно созданного, шуточного стихотворения: – Жив Алейников на свете – сумасброднейший поэт. Что ни спросишь, он ответит: «Я – поэт, а ты, брат, – нет». Я сказал ему однажды: «Ты, приятель, много пьешь». Он ответил: «Этой жажды никогда ты не поймешь». Я и так ему и эдак все толкую об одном, говорю: «Лимонов Эдик в твой уже не ходит дом. Было время – вместе пили. Почему же он ушел?» Отвечает: «…»

А вот что я отвечал тебе, Саша, – я уже забыл.

Может быть, стихотворение твое просто-напросто не было дописано? Иначе я бы его запомнил.

Что касается Лимонова, то на твой вопрос могу – через двадцать восемь лет – ответить, прозой: ушел, чтобы самоутвердиться подальше от меня.

Вот и все. Понимай, как знаешь.

Или, может быть, – как хочешь.

Как писала Зина Новлянская:

– Как хочешь, как знаешь, – а я не хочу и не знаю…

Или – так, как написано в заголовке газеты, лежащей у меня на столе:

– Хочешь? – значит сможешь.

Вот ведь как залихватски пишут!

Значит могут. Все бы – вот так.

…Лишь касанье чего-то. Легкое. Невесомое. Так, пушинка. Нет, снежинка. Таянье звездчатое. Тайна. Что это – явь или сон?..