Агафья с готовностью рассказала, что ела вчера, что собирается есть сегодня, что будет завтра. За стол садится два раза в день – в обед и ужин. Еда монотонная, но вполне сносная: суп из сушеных груздей и картошки, сама картошка, суп из гороха, приправой – репа, морковка, лук и чеснок. Каша овсяная, рисовая, пшеничная. Иногда ложка масла, меда. Между обедом и ужином, как семечки, – кедровые орешки. Хлеб белый, квашеный, печенный на сковородке. Венец всему – молоко. К нему Агафья привыкла, чувствует его силу и потому готова возиться с козами. Скучает по рыбе, когда-то очень доступной в этих местах. Этим летом пробовала бросать в Еринат сетку, но неуспешно – уволок паводок. Яйца Агафья уже пробовала, и куриный отряд во главе с петухом кое-что может ей подарить. А ударят морозы – можно будет заколоть коз, и Ерофей, питаем надежду, добудет марала.
Ерофей остается в этой таежной закути главным помощником и советчиком. Нам он признался, что по прежним делам своим в геологической партии очень скучает. Хотел бы вернуться. «Начальство звало, но в этом году не вернусь – гордость не позволяет». Потерпев неудачу в промысле зверя прошлой зимой, этим летом Ерофей в леспромхозе промышлял травы, коренья, папоротник и готовился к зимней встрече с тайгой – подлечил на Горячих Ключах «морозом битые» ноги и, главное, много беседовал о промысле с людьми опытными. К месту промысла Ерофей собирается загодя, чтобы помочь вот с этого горного огорода выбрать картошку. Агафья на эту помощь рассчитывает.
Ожидание вертолета опять собрало нас к Дружку. Пес наблюдал за резвившимся около конопли бурундуком. Бородатые, как апостолы, козы молчаливо продолжали изучать странного новосела. Агафья то и дело семенила к Дружку с едою. И пес особую эту заботу уже оценил – терся о валенок и старательно, насколько позволял поводок, метил новую территорию.
– Вот-вот, повыше подымай ногу! – поощрял Ерофей. – Теперь все тут твое. Береги имение от медведей и докажи, на что способны собаки в дружбе с людьми.
Дружок первым услышал шум вертолета – поставил топориком уши и вопросительно стал крутить головой. Но когда мы пошли по дорожке к косе, с привязи он не рвался. И Агафье это понравилось.
Вертолет, прихватив Ерофея, успел слетать наверх к старой избе за солью. А когда мы все поднялись над рекой, Олег Кудрин сделал нам и Агафье подарок – пролетел у горы над избушкой.
«Замужество»
В январе получил от Агафьи большое, на восьми страницах, письмо-отчет о житье-бытье. В нем, как всегда, на первом месте стояла картошка: «320 ведер… На одну это много…» Сообщалось, что к зиме для привезенных кур поставлен маленький сруб с печкой, что куда-то исчез кот, что одного козла заколола на мясо, что если соберусь приехать, то хорошо бы привезти веревку-привязь. «Корма козам заготовила вдоволь. Да еще Николай Николаевич Савушкин, когда прилетал, то сена привез и петушка. Петушок сначала, наверно, от робости, не пел, а сейчас поет и за курами начал бегать».
Подробно и очень толково в письме изложено было событие, удивившее урожденную таежницу: «Я побытку вам опишу, всю жизнь не пришлось видеть такой побытки».
В ноябре, наблюдая в окошко волнение коз, Агафья вышла во двор. На огороде, в двадцати шагах от избы, стояла серого цвета не то собака, не то волк. Агафья схватила висевшее у двери ружье и «дала выстрел вверх для острастки». Собака не убежала. «Тогда я дала выстрел уже с прицелом, но промахнулась». Собака и после этого не убежала. Озадаченная Агафья покрепче заперла коз и из окошка стала наблюдать за двором.
Привезенный в прошлом году Дружок («хорошая собачка, но для забавы только – никого не облает») встретил таежную гостью своеобразно. Пытаясь не пустить с огорода во двор, впился ей в нос, но отпора не получил. А через день две собаки (так решила Агафья) уже вполне дружелюбно бегали по двору, лежали вместе на объеденных козами ветках. Утвердившись в мыслях, что это чей-то приблудный пес, Агафья высыпала на пень в огороде миску вареной картошки. Собака с жадностью проглотила еду.
И стали жить в «усадьбе» две собаки: Дружок и большая, подозрительных повадок гостья. «Козы привыкли. И я привыкла, клала еду уже без опаски». Все собака съедала, но вела себя странно: в клочья, как ножницами, порезала прикрывавшее лук красное байковое одеяло, порвала мешки с хлебным и травяным комбикормом, вырвала клочья из висевших на прясле старых штанов.
Природная любознательность побудила Агафью попытаться изловить странного зверя. Из тонких жердей она соорудила ловушку, протянула в избу веревку от ее дверцы, положила приманку. Но собака только косилась на западню и ни разу к ней не приблизилась.
О том, что эта игра опасна, стало ясно однажды утром. Перед тем ночью Агафья слышала рев марала. «Смертельно ревел, я подумала: кто-то его порешил». А утром серая собака и следом за нею Дружок прибежали, облизываясь, с реки. На мордах у них была кровь и клочья оленьей шерсти. Это вернуло Агафью к мысли о волке, заставило осторожней выходить из избы…