Тай? Потрясающе!

А как же мы пойдем в ресторан сегодня? От этой мысли ей сначала стало стыдно – столько страданий вокруг, а она про ресторан – а потом сразу же без перехода дико страшно. Потому что того, с кем ей в этот ресторан можно было бы пойти сейчас рядом не было. Следующим осознанием стало то, что с ней нет ее телефона, он так и остался лежать в номере окончательно разряженный. А значит ни она ни ей никто не позвонит. А в этом хаосе, который все набирал обороты, оказаться без связи особенно нехорошо. «Спокойно! – одернула она сама себя, – Как-то жили люди до эпохи мобильников, как-то же пережили эвакуации мои бабушки и потом встретились! И я смогу. Что нужно делать? Оставаться там, где тебя оставили или где последний раз виделись. А это здесь, в отеле. Значит рано или поздно Глеб придет сюда и дальше все решится. Главное теперь никуда не двигаться».

Отдаленно послышалась серия взрывов, потом еще один поближе. Надо бы отойти от зданий, на всякий случай, не хватало еще, чтобы засыпало камнями, когда так удачно удалось избежать смерти в небоскребе. Кстати, отлично построенном – стоит и ни трещины, а в нем этажей 40, если не больше. «Там же люди в лифте, – вдруг вспомнила она, – надо кому-то сказать». Она запахнула кофту и пошла, выглядывая полицейского или какого-нибудь служащего отеля.

Как же ужасно смотрелась трещина в асфальте. Откуда-то снизу, как в банальном ужастике, поднимались клубы белого пара. И тут она поймала себя на том, что она – часть массовки самого настоящего фильма-катастрофы, только, кажется, тут все по-настоящему. И ей стало страшно. Где же Глеб, был бы он здесь, он бы уже все решил и все было бы хорошо. Но ничего, он точно скоро приедет, даже без такси он сможет добраться, он всегда великолепно ориентируется в городах. Только бы скорее, и только бы до вечера. Ей почему-то стало жутко от мысли, что ей придется ждать его в темноте на улице. Хотя, почему на улице, если толчки прекратились, то, может быть, всем разрешат вернуться в номера? Или как обычно поступают во время землетрясений? Кто-то же им разъяснит.

На глаза опять попалась страшная зияющая яма посреди улицы. Надо бы от нее подальше держаться, на всякий случай. Она аккуратно повернула, чтобы обойти перевернутую машину такси и вдруг остановилась, как пораженная молнией. На асфальте аккуратно, как будто ее специально поставили только что, стояла знакомая синяя наплечная сумка. Сумка Глеба. А его рядом не было…

Вижу = Верю

Глеб слышал шаги. Гулкие, как и положено в пещере, не просто шаги, как в городе, а абсолютно детализированные, где каждый звук оформлен симфонией других, вспомогательных звуков. Удар подошвой, и при этом еле слышное шипение сжимаемой резины подошвы, скрежет и шелест рассыпающихся песчинок, удар железных наконечников шнурков о кожу ботинка, скрип кожи… И все это всего лишь один шаг! И каждый шаг неповторим, потому что каждый раз – новое соприкосновение с поверхностью. Где-то камни, где-то деревянная стружка, где-то грязь или железная монета. Но с каждый шагом звуки становились чуть громче, чуть отчетливее и разнообразнее. Значит кто-то приближается.

Приближается? Идет сюда?? Супер! Надо подать знак, а то в темноте пройдут еще мимо, будет паршиво. Чем бы? Крикнуть? Но голос почему-то отказал, не удалось произнести ни одного звука. Даже свист или хрип не удался. Эй! Что еще такое! Глеб открыл рот, сухая, еле раздавшаяся дыра в теле. Губы разлепились как будто вскрылся бумажный пакет с молоком – с трудом и сопротивляющейся клейкой липкостью. Но внутри, в отверстии рта не было ни капли влаги, только сухость как в забытом на долгий летний отпуск пересохшем горшке с мертвым хвостиком герани. И ужасно большой, но слабый и твердый язык. Легкие с огромным трудом впускали воздух для натужного вдоха, но выпускали его не рывком, а также медленно, как будто ребра сопротивлялись выдоху, медленно давая опасть грудной клетке. Тело не смогло издать ни звука. И в голове возник испуг – вдруг не заметят, вдруг пройдут мимо и придется валяться тут одному, в темноте. Умереть???

Глеб постарался выгнуться, чтобы повернуть лицо навстречу шагам. Он слышал где-то, что глаза хорошо отражаются в свете фонаря, почти как у кошек, и это может помочь увидеть его. Тело не послушалось. Оно было парализовано. Мозг рождал приказ, тело напрягало мышцы в ожидании, но движения не было! Никакого вообще! Паника накрыла как черным одеялом из детской. Душа сжалась в точку и заметалась в пустой бесконечности черепной коробки. Поднять руку! Нет. Пошевелить пальцами ног? Нет. Левая рука? Нет. И даже боли – НЕТ!

Спасите! Увидьте меня! Я здеееесь!