– Если хотите, можете снять пиджак и галстук, а ноги положите вот на этот стул. Теперь мы будем с вами одни; к чему церемониться?
– Мне показалось, вас что-то угнетает, мистер Петерсон? – начал доктор. Традиционная преамбула к душевному взаимопониманию, которым, как надеялся Оверфилд, завершится их беседа. Этими словами, по правде говоря, он всегда начинал свое исследование состояния пациента. Они внушали больному доверие к доктору, ощущение, что врач понимает и сочувствует ему. Многие приходят к врачу просто потому, что их что-то угнетает, что они несчастливы.
– Да, верно, – произнес Петерсон. – Кое-что я вам расскажу, но мне хочется, чтобы вы сами поняли остальное. Это началось в то время, когда я только начинал свой бизнес. Родители назвали меня Филиппом. Филипп Петерсон. В школе я изучал историю Филиппа Македонского и восхищался многими эпизодами в его биографии. Понимаете, он по натуре был первопроходцем. Завоевал кучу стран, создал империю, реорганизовал армию. Если употребить выражение из современного сленга, это был "мужик что надо". Конечно, и у него были свои слабости, вроде вина и женщин, но в целом он был стоящим парнем.
Конечно, одно дело быть царем Македонии, а другое – стать президентом кожевенной компании, но я решил, что для успеха важен сам принцип. Каждую свободную минуту я использовал, чтобы изучать жизнь Филиппа, и пытался применить все, что было возможно, на практике. В конце концов я разбогател.
Потом я женился. Как вы сами могли убедиться, моя жена – образованная и весьма одаренная женщина. У нас родился сын. В честь Филиппа Македонского я назвал его Александром. Я сосредоточил в своих руках кожевенное производство Америки и мечтал, что мой наследник станет главой этого бизнеса во всем мире. Теперь… Сегодня, во время обеда, вы видели мальчика?
– Да.
– Ваш диагноз?
– Трудно сказать в точности, но больше всего похоже на одну из форм психической неполноценности, которую называют болезнью Дауна.
– Да, мне так и говорили. Два года мы держали его дома, потом я поместил сына в одну из лучших частных школ в Америке. Когда ему исполнилось десять, они категорически отказались держать его дольше, хотя я обещал им золотые горы. Тогда я купил это имение, обустроил его, продал все свои предприятия и стал жить здесь. Это мой сын – я должен заботиться о нем.
– Очень странно, что его не захотели держать в частной школе. С вашим богатством…
– Что-то произошло. Они осознали, что не могут взять на себя ответственность за его поступки.
– А как именно он себя ведет? И что об этом думает его мать?
– Вы ведь знаете, что думают матери в подобных случаях.
– Да, представляю себе.
– Тогда вы поймете. Мать воображает, что он само совершенство. Отказывается признать, что он слабоумный. Говорит "о запоздалом развитии", уверяет, что он "перерастет свою отсталость" и в один прекрасный день станет нормальным.
– Увы, она ошибается.
– Боюсь, что так. Но я бессилен ее убедить. Когда об этом заходит речь, она сразу начинает сердиться, а в таком состоянии говорить с ней невозможно. Итак, мы переехали сюда. Вы видели, кто нас обслуживает. У лакея несколько обязанностей. Он пробыл с нами много лет, и мы полностью ему доверяем. Он глухонемой.
– Теперь все понятно! – воскликнул доктор. – Это объясняет, почему он такой мрачный. Все глухонемые отличаются странностями.
– Наверное, так оно и есть. Он ведет наше хозяйство. Понимаете, прислугу трудно удержать. Люди охотно нанимаются к нам, но, узнав об Александре, долго не задерживаются.
– Неужели их так пугает его слабоумие?
– Нет, их беспокоит его поведение. Я знакомлю вас только с самими фактами и стараюсь излагать их совершенно беспристрастно. Этот парень, Йорри, бывший борец. Человек без нервов – он не понимает, что такое страх. Йорри очень хорошо обращается с мальчиком, но заставляет себя слушать. С тех пор как он служит у нас, мы можем сажать Александра за стол вместе с нами, и мать просто счастлива. Но, конечно, Йорри должен и отдохнуть иногда. В это время он отпускает Александра в парк.
– Мальчику должно там нравиться. Я видел в парке ланей и кроликов.
– Да, полезно для развития. Он любит на них охотиться.
– Вам не кажется, что Александр нуждается в товарищах, с которыми он мог бы вместе играть?
– Раньше я тоже так думал. Даже усыновил другого мальчика. Он умер. После этого я не рискнул повторить эксперимент.
– Но ведь умереть может любой ребенок, – ответил доктор, – почему бы вам не приглашать какого-нибудь паренька из местных хотя бы на несколько часов в день, чтобы ваш сын мог немного поболтать и поиграть с ним?
– Нет, никогда! Побудьте у нас, понаблюдайте за мальчиком. Осмотрите его; может быть, сможете посоветовать что-нибудь.
– Боюсь, что сделать для него сейчас можно очень немного: скажем, не выпускать из виду, исправлять дурные привычки, которые могли у него выработаться.
Удивленно подняв брови, Петерсон произнес: