Тайм-код лица

01:02:38 Ух, какой классный хмурый взгляд! Даже страшно. По-моему, с годами выражение лица у меня становится излишне суровым. Похоже, я не всегда отдаю себе отчет в том, что делает мое лицо; подозреваю, что его обычное выражение теперь – хмурое и сердитое. В рекламных писательских турах меня часто фотографируют, и хотя я стараюсь потом не смотреть на эти снимки и видео, не могу не отметить, что фотографы часто подлавливают у меня на лице жутковатые гримасы, похожие на презрение, неодобрение или высокомерие – а я в этот момент, наверное, просто думала, что бы такого съесть на ужин. У стариков пугающий вид. Я не хочу быть страшной. Не хочу, чтобы окружающим казалось, будто я презираю их или испытываю отвращение. Может быть, мне стоит попробовать выработать какое-нибудь более мягкое выражение лица. Выражение внимания, например. Или непроницаемость восточной маски. Отработать загадочную улыбку. Начинаю понимать, зачем люди колют себе ботокс.

Маски

В юности мое полуяпонское лицо являло миру нечто несоответствующее тому, кем я себя чувствовала. Мое лицо было чем-то вроде поверхности, на которую окружающие, особенно мужчины, проецировали свои представления о расе и сексуальности, «азиатскости» и женственности – представления, которые имели со мной мало или вообще ничего общего. Я росла с маской на лице, о существовании которой не подозревала, но с годами, конечно, эта маска на мне отпечаталась.

В 1970 году мне исполнилось четырнадцать. Образ азиатских девушек как экзотических сексуальных объектов, этаких нестареющих девочек, еще держался в американской культуре со времен Второй мировой войны, а также после войн в Корее и во Вьетнаме. Войны в Азии сформировали у американцев стойкий сексуальный стереотип. Азиатские девушки были «другими», и мужчины, для которых секс с четырнадцатилетней белой девочкой, похожей на их сестру или дочь, был чем-то запретным, со мной чувствовали себя более раскованно. В подростковом возрасте у меня было несколько отношений с такими взрослыми мужчинами, некоторые из которых занимали руководящие посты и могли некоторым образом повлиять на мое благополучие. Эти отношения никогда не казались мне настоящими, потому что само «Я», которое в них вступало, казалось мне каким-то ненастоящим. Это «Я» ужасно хотело отличаться от меня. Эта японочка позволяла всему этому происходить, потому что именно этого от нее и ожидали. Она была маской, и это она вступала в отношения.

Культовая японская маска Но под названием «ко-омотэ» изображает молодую девушку лет четырнадцати-пятнадцати. У нее круглое белое лицо, полные щеки и блестящая белая, почти перламутровая кожа. Волосы у нее разделены посередине скромным пробором, а линии глаз изящные и длинные, слегка приподнятые к внешним уголкам. У нее маленький ротик, а пухлые губки бантиком чуть приоткрыты в загадочной улыбке, так что соблазнительно выглядывают вычерненные зубы. На протяжении многих веков в Японии у женщин было обыкновение чернить зубы, выщипывать брови и рисовать их заново примерно на дюйм выше естественной линии бровей. Широкие брови ко-омотэ похожи на пару чернильных отпечатков большого пальца, посаженных высоко на лбу, чуть ниже линии волос. По краям они слегка наклонены вниз, что придает маске вид изумления, легкой насмешки и некоего ожидания – она словно бы ждет от вас какого-то замечательного поступка, но будет в равной степени довольна, если вы сделаете какую-нибудь глупость.

Мы думаем, что маски лишены выражения, но что удивительно в ко-омотэ, так это сложная гамма эмоций, которые она может передать. Ее слегка асимметричное лицо представляет идеал, называемый «чукан хедзе», что означает двусмысленное выражение, нейтральную красоту или универсальную неопределенность. Слегка приподнимая или опуская подбородок, наклоняя голову или каким-то иным способом отдавая предпочтение одной стороне, опытный актер (а по традиции, все профессиональные актеры Но – мужчины[17]

) может выразить чувства радости или горя, гнева или неуверенности. Маска становится средством выражения эмоций без участия лица актера.

После окончания колледжа я отправилась в Японию, чтобы написать дипломную работу по классической японской литературе в Женском университете в городе Нара. В студенческие годы я изучала Шекспира, а потом мне захотелось изучить Дзэами, японского драматурга театра Но XIV века.

Чтобы ближе познакомиться с искусством театра Но, я решила брать уроки пения и танцев этого жанра у Удаки Мичисигэ в Киото[18]. Театр Но является одним из национальных культурных достояний Японии, и в качестве его официального представителя Удака теперь считается живым национальным достоянием. Он стал одним из первых актеров, пригласивших к себе иностранцев учиться вместе с японскими студентами, и он единственный актер Но, который является еще и мастером-резчиком масок.