Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

Так говорит он и действительно извлекает из кармана книжку почетного члена профсоюза каменщиков, полученную за речь при закладке первого кирпича нового здания в каком-то захудалом городке.

Завоевав подобным способом аудиторию, оратор разглагольствует о «маленьком человеке», «простом человеке», «мелком предпринимателе». Затем наклеивает несколько ярлыков’ на своих политических противников и сдабривает все это набором стереотипных возгласов…

Третьего ноября, незадолго до дня выборов, я пошел на большой митинг. Был хмурый, ветреный день, темные тучи неслись с океана. На Тридцать четвертой улице толпа казалась лишь немного гуще обычной. Репродукторы разносили чью-то речь, и время от времени ее прерывал протяжный звук «а-а-а», исторгаемый в знак одобрения сотнями глоток.

Я стал протискиваться к трибуне, установленной напротив универмага Мейси. Над ней рвались на ветру огромные связки неярких воздушных шаров. Толпа, окружавшая трибуну, размахивала щитками с портретами республиканских кандидатов. Низко пролетел самолет, белые хлопья листовок стали оседать на улицу, на крыши.

Выступал Никсон. Похудевший, темный от загара, он выкрикивал что-то, но разобрать слова было почти невозможно: то и дело свистели полисмены, регулирующие движение на торговом перекрестке. Поток покупателей, толкая слушателей острыми углами коробок, шурша пакетами, прорывался сквозь толпу. Такой же поток двигался навстречу, к стеклянным дверям универмага.

Никсон передал слово президенту Эйзенхауэру. Его встретили долгими, протяжными криками. Со всех этажей окрестных домов полетело нью-йоркское конфетти: страницы, вырванные из пудовых телефонных книг, сменяемых к каждому новому году. Президент говорил недолго. Смысл его речи сводился к тому, что мистер Никсон «о’кэй» и мистер Лодж тоже «о’кэй».

Мистеры Никсон и Лодж преданно смотрели на оратора. В сторонке, в расстегнутом плаще, без шляпы, щурился на ветру Нельсон Рокфеллер.

Потом выкрикивали что-то деятели более мелкого калибра. Их вовсе не слушали, оркестр вступал совсем не к месту, заглушая выкрики. Толпа быстро редела, оставляя прямо на площади уже ненужные портреты и плакаты. Под ногами хрустели «пуговицы». Старик, разгребая их палкой, выбирал уцелевшие и клал в шляпу.

В эти же дни вернулись в Нью-Йорк Кеннеди и Джонсон.

Жаклин Кеннеди ожидала рождение ребенка и не путешествовала с мужем по стране. Но по улицам Нью-Йорка супруги проехали в открытом автомобиле. Встречали их не столько торжественно и бурно, сколько приветливо и сердечно. Почти не было враждебных выкриков, которыми представители другой партии стараются помешать противнику.

Наверное, на многих просто действовало обаяние молодой супружеской пары, они меньше всего думали в эти минуты о политической программе кандидата.

Кеннеди был миллионером. Но прогрессивные организации Америки поддерживали его, а не Никсона.

Слово «миллионер» совсем по-разному звучит у нас и за океаном. В стране культа доллара это слово означает не только богатство, но и удачливость, умение в делах. Так, во всяком случае, кажется американцу. Нельзя забывать и о «народном капитализме», подновившем легенду о чистильщике сапог, запросто ставшем миллионером. Нельзя забывать о гигантской пропагандистской машине, вдалбливающей американцу, что «делать деньги» — благородно, что это придает смысл жизни, является ее целью. А раз так, то разве не достоин уважения человек, преуспевший на пути к этой вожделенной цели?

В свое время Ильф и Петров очень точно подметили растлевающее влияние культа доллара на психологию американца. Помните человека, который требовал:

— Надо отобрать у богатых людей их богатства… Отобрать деньги и оставить им только по пяти миллионов!

Зачем же оставлять пять миллионов? В глубине души этот американец надеется, что сам когда-нибудь станет миллионером, пояснил писателям их спутник, мистер Адамс. «Американское воспитание — это страшная вещь, сэры!» — добавил Адамс.

Противники Кеннеди довольно вяло упрекали его в том, что он миллионер. Вероятно, эти упреки мало изменили отношение к нему избирателей. Уж наверное, боссы республиканцев не упустили бы такого козыря, если бы думали, что это действительно козырь.

Кеннеди был серьезно и разносторонне образован. Перед войной его признали негодным к военной службе из-за болезни спины. Он пошел добровольцем, командовал торпедным катером. Катер был протаранен японским эсминцем. Кеннеди, получивший тяжелые ушибы, помог раненому механику доплыть до ближайшего островка.

После войны он стал журналистом, объехал много стран, бывал в Советском Союзе. За одну из книг получил почетную премию. Он был молод для политического деятеля, и доброжелательные фотографы снимали его при боковом свете, чтобы выделялась каждая морщинка.

Нью-Йорк и во второй приезд хорошо встретил Кеннеди. Я видел его проезд по Бродвею и чувствовал настроение толпы.

Вечером Кеннеди выступал вместе с Линдоном Джонсоном.