Тайна аббата Соньера

Он в десяти шагах от нее, его мощные квадратные кисти лежат на бедрах. Он возвышается над толпой, которая теснится у хлева. Рядом с ним кормчий кажется щуплым. Она делает шаг, два шага… Ей кажется, что ее сердце сейчас разорвется. «Захочет ли он меня снова?» Она снимает свое шерстяное пальто, заворачивает левый рукав старого платья и высвобождает руку из рубашки. Завязанная восьмеркой, красная лента плотно обхватывает ее голую руку чуть ниже локтя. Она купила ленточку в первую лунную пятницу, завязала узелок, произнося при этом «Отче наш» до слов «in tentationem» и заменила «sed libera nos a malo» на «lude-aludeiludeo». Она повторяла вновь операцию каждый день, увеличивая количество повторений слова «Pater» до девяти раз, делая каждый раз новый узел. Теперь ей осталось только прикоснуться к священнику, чтобы их любовь была полной.

Беранже делает жест в сторону хлева. Появляются его былые враги: Рене, Браск и другие. Они окружены скачущей ватагой ребятишек, которые бьют в ладоши и при этом повторяют:

— Porto le cotel René, que farem de sang[13]

.

Мужчины что-то несут, и это что-то вырывается и издает пронзительные крики. Мари подходит вплотную к Беранже и кормчему, она остается позади них, наклоняется и делает движение мизинцем, чтобы прикоснуться к руке священника. «Получилось!» — говорит она себе. Беранже ничего не почувствовал. Им всецело завладела происходящая сцена. Мужчины положили свинью и крепко удерживают ее перед широкой емкостью в земле.

— За дело, sannaire! — приказывает Беранже.

Sannaire — человек, закалывающий свиней, — не кто иной, как Рене, достает из-за пояса заостренный тесак и втыкает его под голову животного. В этот момент толпа вздрагивает. Дети застывают и раскрывают свои рты, безмятежные и обеспокоенные, любопытные и порочные. Свинья ревет, содрогается и бьет лапами, пытаясь вырваться из дюжины рук, которые удерживают ее. Густая кровь вытекает в емкость. Потом конвульсии животного прекращаются. Мужчины расслабляют свои мускулы и постепенно разжимают объятия. Все кончено. Тогда Рене макает свой большой палец в кровь и поворачивается к Беранже. Мари дрожит. Этот мужчина ей антипатичен. Она в ужасе смотрит на его бледные губы, образующие одну щелку посередине его грубого брутального лица.

— Не поминай лихом, кюре! — изрыгает Рене, чертя красный крест на ладони священника, как раз в том месте, к которому Мари прикоснулась несколькими минутами раньше.

— Да сохранит Магдалина тебя и твою семью, — отвечает Беранже, разводя руки в стороны, чтобы принять в свои объятия крестьянина.

Он послушался советов Будэ и епископа. По возвращении в деревню он согласился на переговоры с республиканцами, потом, спустя несколько дней, он выпил вина и абсента в доме у кузнеца, прежде чем растрогать их при помощи святых, прося милости у Господа для их полей и их стад. Прошли месяцы. Он организовал процессии и помянул их всех во время служб. Они просили у него дождя и получили дождь. Они собрались однажды ночью, чтобы изловить призрака колдуна, умершего тридцать лет назад, и он им помог. И когда они стали звать его «отец наш», тогда он преподнес им нарбоннский укроп, который побывал девять раз в пламени огня святого Иоанна. С того дня волшебная трава висит на окнах их домов.

Теперь он их друг. Рене призывает мужчин пожать ему руку. И Браск, Симон, Сарда, Делмас и Видаль подходят к нему по очереди. Все позабыто. Церковь и государство примирились; дети дают волю своей радости, и женщины, счастливые, льют, напевая, горячую воду, чтобы скоблить свинью. В полдень они приготовят куски жареного филе со стручковой фасолью, и священник благословит их хлеб перед едой.

Беранже удовлетворен. Он дружески хлопает кормчего по плечу.

— Пойду приготовлю церковь для вечерней мессы, — радостно бросает он.

И в этот миг он замечает Мари. Он чувствует себя немного неловко. Он окидывает взглядом свою паству, но люди слишком заняты свиньей и даже не заметили присутствия чужачки.

— Здравствуйте… Я иду из Ренн-ле-Бэн…

Беранже думает о Будэ. Это он ее послал. Ему предлагают девушку, чтобы он забылся в удовольствии без всяких задних мыслей и расчетов. Достаточно одного жеста, и она снова будет его. Дело за ним! Семнадцать месяцев, как он не прикасался к женщине. Семнадцать месяцев, в течение которых он научился снова становиться храбрым и терпеливым. Семнадцать месяцев молитв, чтобы очистить свое тело. И семнадцать секунд, чтобы скомпрометировать свою душу. Он улыбается ей.

— Иди ко мне, — шепчет он, проходя рядом с ней.