Наконец он встал и подошел к ней. Опустил голову ей на плечо. Магали постаралась затаить дыхание, боясь, что он услышит смятенное биение ее сердца. Потом он провел рукой по ее телу, сверху вниз, приподнял подол юбки и прежде даже, чем поцеловать, проник в нее пальцем. Она свирепо стиснула его плечи; одно только это прикосновение унесло ее в давно забытый волшебный мир. Вот тогда-то он и впился ей в губы властным поцелуем, крепко надавив на затылок; Магали откинулась назад, легкая, почти невесомая, словно ее тело растаяло от блаженства. Жереми взял ее руку, прижал к своему члену, и она подчинилась его воле, не рассуждая, действуя с неловким усердием, хотя он и без того был уже достаточно возбужден. Он велел ей встать, повернуться спиной и бесцеремонно овладел ею сзади. Магали даже не сознавала, сколько времени это длилось, – каждый миг заслонял предыдущий в остром наслаждении, которое затмевало память о реальности.
Теперь они оба лежали на полу, в полутьме, – Магали с задранным подолом и Жереми в спущенных брюках. Она услышала телефонный звонок: наверняка это муж, ну и пусть. Ей все было безразлично, хотелось только одного – отдаться еще раз, сегодня же вечером; и вдруг ее пронзило удивление: как она могла столько времени жить без мужских тел?! Но все-таки она встала и привела в порядок одежду, стыдясь своей наготы. Неужели он мог хотеть ее? И отчего именно ее? Ему, наверно, ничего не стоило поиметь любую женщину. Прямо наваждение какое-то… или встреча из тех, что бывают только в фильмах. Нет, ни в коем случае нельзя принимать это всерьез, но почему бы не насладиться красотой этого мгновения; он ведь потом уйдет, ну и прекрасно, а она сможет вспоминать и вновь переживать каждую секунду их встречи, и это позволит ей верить, что жизнь еще не кончена.
– Зачем ты одеваешься?
– Я… не знаю…
– Тебе пора домой? Тебя ждет муж?
– Н-нет… то есть… да.
– Мне бы хотелось, чтобы ты осталась; ты можешь? Я-то уж точно здесь заночую, если позволишь. Не успел снять комнату.
– Да, конечно.
– И я опять хочу тебя.
– А ты не считаешь меня…
– Что?
– Ну… слишком полной?
– Да вовсе нет. Я люблю женщин в теле, мне с ними как-то спокойнее.
– Значит, тебе так сильно хотелось успокоиться?
– …
Встревоженный Жозе прислал Магали вторую эсэмэску: он сейчас приедет за ней в библиотеку. Она написала в ответ: «Извини за опоздание, засиделась над инвентарными списками, скоро вернусь». Потом кое-как сгребла в кучу свои вещи, исподволь бросая взгляды на мужчину, с которым только что занималась любовью.
– Так… значит, я – инвентарный список, – вздохнул он.
– Мне надо идти, иначе…
– Не беспокойся, я понимаю.
– А ты… будешь здесь завтра утром? – спросила Магали, заранее зная ответ. Он, конечно, уйдет, такие мужчины всегда уходят. Однако Жереми уверенно сказал, что да, будет, – и, похоже, не обманывал. Он поцеловал ее на прощание, ничего больше не добавив. А Магали чудилось, будто она слышала нежные слова. Может, он и впрямь их произнес? Ее смятенные чувства преображали эту минуту в одну из тех коротких галлюцинаций, когда нужно крепче уцепиться за партнера, чтобы убедить себя в реальности происходящего. Наконец он все-таки шепнул: «Завтра утром приходи до открытия библиотеки, разбудишь меня губами…» Магали не стала раздумывать над точным смыслом этой эротической просьбы; сейчас ей хватало счастливого сознания, что через несколько часов, когда они снова будут вместе, ее ждет такое же дивное плотское наслаждение.
Сев в машину, Магали не торопилась уезжать, хотя ей давно пора было вернуться домой. Неспешно включила фары, потом мотор. Каждый из этих обыденных жестов обретал почти магическое значение, словно то, что случилось, озарило нездешним светом всю ее жизнь. Даже дорога, по которой она ездила каждый день, из года в год, показалась ей преображенной.
Часть седьмая
Еще несколько лет назад Жан-Мишель Руш оказывал реальное влияние на литературный процесс. Все побаивались его статей, особенно когда это были передовицы в «Фигаро литтерер». Ему нравилось выступать в роли властителя дум, почетного гостя на обедах с пресс-атташе, куда его приходилось долго заманивать и где он многозначительно молчал, прежде чем высказать свое мнение о том или ином романе, непреложное, как пророчество оракула. Он единолично правил этим эфемерным королевством, полагая, что так будет вечно. Но стоило газете сменить директора, как Руша вежливо выставили за дверь. Отныне уже другому автору редакционных статей было суждено упиваться своим престижным положением – до тех пор, пока, через несколько лет, не уволят и его; таков бесконечный круговорот этой хрупкой власти.