Тайна асассинов

Хотя пожарник, конечно, одет в обыкновенную шинель, автор пишет, что он был «закутан в серое солдатское пальто», как будто в тогу. Свидригайлов только здоровается с пожарником, а тот немедля отвечает, что «здеся не места», будто ему ведомы невысказанные людские желания. Когда Свидригайлов достает револьвер, неуязвимый — а судя по поведению, и неустрашимый — Ахиллес даже не шевелится, будто он заведомо знает, что опасность грозит не ему. Встрепенулся он лишь после того, как Свидригайлов приставил револьвер к своему виску. Реальный персонаж, пожалуй, только тут бы и успокоился…

Уже две тысячи лет евреи в сознании христианских народов маячат свидетелями неясно чего, неизвестно зачем, так что даже лица их приобрели устойчивый «отпечаток вековечной скорби». Они неотступно присутствуют при всех мало-мальски значительных событиях, и это их провиденциальное присутствие канонически признается христианской (греко-римской) церковью и недвусмысленными высказываниями ее основоположника — св. Павла. Хотя добросовестный христианин ни при каких обстоятельствах не может от этого свидетельства отвертеться, и потому писатель в соответствии с духом учения церкви вынужден впустить еврея на страницы своего романа, ничто зато не мешает ему иронизировать, обыгрывая нелепое сочетание греко-римской каски, символизирующей вечное небесное достоинство его роли, с еврейским акцентом, подчеркивающим его сегодняшнее земное ничтожество, не позволяющее даже правильно понять эту роль.

Таким образом, ключом к сцене является не сам еврей-пожарник — фигура скорее анекдотическая, карнавальная — а его непроизвольная связь с учением Церкви. Самоубийство Свидригайлова, не будучи достаточно мотивировано в романе, серьезно мотивировано этим учением.

Блаженный Августин и земной опыт

Христианская церковь, благодаря бл. Августину, еще с V в. н. э. приняла взгляд, утвердившийся ранее в иудаизме, согласно которому зло не обладает самостоятельным существованием и, следовательно, метафизически восторжествовать не может. Только Бог-Свет-Добро существует в вечности самодостаточно и абсолютно. Соответственно, только доброе начало выступает творчески созидательно и вдохновенно.

Напротив, существование Сатаны-Тьмы-Зла зависимо, локально и временно, а потому творения его мимолетны и неустойчивы:

«…Лице Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память о них… Убьет грешника зло, и ненавидящие праведного погибнут…».

«Им — дорога в бездну и к смешению, ибо они склоняются к тому, чего нет, чего и быть не должно. А Богу… принадлежит все сущее и все, что имеет быть. Ему ведомы дела вечности.».

Поэтому Добру и Свету очевидно принадлежит конечная победа: «Воссияет Свет горний, и Тьма не обымет его!».

Как физику, мне бы хотелось сказать: тьма не сможет обнять света, потому что тьма — это просто отсутствие света, а не наоборот. Однако сама эта научная констатация вовсе не является независимой опытной истиной, а представляет собою результат развития системы идей, основанной как раз на предшествующей богословской аксиоме.

Это значит, что вся наша цивилизация, построенная на строго монистическом, августинианском принципе не может признать тьму чем-то, способным активно противостоять свету, а только ничем, пространством куда не попал свет. Понимаем ли мы добро, как некую упорядоченность — гармонию (отсюда и популярное сближение Добра и Красоты) — или даже как кусок хлеба — вещь, добро-богатство, субстанция — протянутый голодному, в обоих случаях это нечто, что мы признаем ценностью.

Зло, в таком рассмотрении, не может быть ни, конечно, материей, ни даже враждебным порядком (ибо всякий истинный порядок — благо), а только лишь случайным, хаотическим нарушением порядка — энтропией — бессмысленным шумом, не имеющим ни материальной, ни информационной ценности. Так как конкретное зло зачастую выглядит все же привлекательно, оно, по-видимому, обманывает наши чувства, лжет.

Разрушения, войны, социальные бедствия видятся последовательному монисту не стратегией Зла, а отсутствием стратегии, недостатком нашего предвидения. Рамбам (Маймонид) настаивал, что Дьявол — не более чем метафорическое выражение. Эйнштейн выражал ту же мысль, утверждая, «что природа сложна, но не злонамеренна». Т. е. у человечества в целом нет Врага. Во вражде же людей между собой нет и не может быть абсолютной правоты. Человеческая правота всегда относительна.

Конечно, в пределах такого мировоззрения существование «империй Зла», «царств мрака» и «воинств Сатаны» онтологически иллюзорно и заведомо ограничено лишь местом и временем, которые не пронизывает Божья воля и куда не проник поэтому Божественный свет.

Но разве есть такая область, куда не проникает Божья воля?