Тайна болезни и смерти Пушкина

Затем разговор несколько оживился, и мы начали говорить об начатом им издании «Современника». «Первый том был слишком хорош, – сказал Пушкин. – Второй я постараюсь выпустить поскучнее: публику баловать не надо». Тут он рассмеялся, и беседа между нами пошла почти дружеская, до появления Нащокина. Павел Воинович явился, в свою очередь, заспанный, с взъерошенными волосами, и, глядя на мирный его лик, я невольно пришел к заключению, что никто из нас не ищет кровавой развязки, а что дело в том, как бы всем выпутаться из глупой истории, не уронив своего достоинства. Павел Воинович тотчас приступил к роли примирителя. Пушкин непременно хотел, чтоб я перед ним извинился. Обиженным он, впрочем, себя не считал, но ссылался на мое светское значение и как будто боялся компрометировать себя в обществе, если оставит без удовлетворения дело, получившее уже в небольшом кругу некоторую огласку[150]. Я с своей стороны, объявил, что извиняться перед ним ни под каким видом не стану, так как я не виноват решительно ни в чем; что слова мои были перетолкованы превратно и сказаны в таком-то смысле. Спор продолжался довольно долго. Наконец мне было предложено написать несколько слов Наталье Николаевне. На это я согласился, написал прекудрявое французское письмо, которое Пушкин взял и тотчас же протянул мне руку, после чего сделался чрезвычайно весел и дружелюбен. Этому прошло тридцать лет: многое, конечно, я уже забыл, но самое обстоятельство мне весьма памятно, потому что было основанием ближайших впоследствии моих сношений с Пушкиным и, кроме того, выказывает одну странную сторону его характера, а именно его пристрастие к светской молве, к светским отличиям, толкам и условиям.

Моя история с Пушкиным может быть немаловажным материалом для будущего его биографа. Она служит прологом к кровавой драме его кончины; она объясняет, как развивались в нем чувства тревоги, томления, досады и бессилия против удушливой светской сферы, которой он подчинялся.

И тут, как и после, жена его была только невинным предлогом, а не причиной его взрывочного возмущения против судьбы. И, несмотря на то, он дорожил своим великосветским положением. «Il n'y a qu'une seule bonne société, – говаривал он мне потом, – c'est la bonne»[151]

. Письмо же Пушкин, кажется, изорвал, так как оно никогда не дошло по своему адресу[152]. Тотчас же после нашего объяснения я уехал в Витебск. К осени я вернулся в Петербург и уже тогда коротко сблизился с Пушкиным»

[153].

Итак, 5 мая 1836 года была наконец-то поставлена точка в «дуэльной истории», начавшейся в ноябре 1835 года с момента возвращения Пушкина в Петербург из Михайловского. За эти полгода много воды утекло, а в жизни Пушкина случились и другие важные события, как то: похороны матери Н.О. Пушкиной, умершей 29 марта 1836 года, еще две дуэльные истории, а также написание скандальной оды «На выздоровление Лукулла».

Конец марта и первая неделя апреля 1836 года прошли в хлопотах, связанных с похоронами матери, о разрешении перевезти тело умершей для погребения в Святогорском монастыре Псковской губернии: поэт подавал прошение министру внутренних дел Д.Н. Блудову, получил разрешение и «Открытый лист» для беспрепятственного провоза тела. 8 апреля Пушкин выехал в Михайловское, прибыв туда 11 апреля. Похороны состоялись 13 апреля 1836 года. Ее похоронили у алтарной стены Успенского собора, недалеко от могил ее родителей О.А. и М.А. Ганибал. Здесь же, на холме Святогорского монастыря, рядом с могилой матери, Пушкин купил место и для себя. Вместе с Пушкиным в монастыре были все семейство Осиповых-Вульфов и Вревских. В похоронных хлопотах, Пушкин не забыл навестить вместе с Алексеем Николаевичем Вульфом семейство Вревских в Голубово. А также посвятить А.Н. Вульфа в тонкости дуэльной истории с графом В.А. Соллогубом, на тот случай, если Вульфу пришлось бы быть секундантом на этой дуэли (то есть сам упорно муссирует молву о «предстоящей дуэли»). По воспоминаниям Е.Н. Вревской (в записи М.И. Семевского): «…после похорон он <Пушкин> был чрезвычайно расстроен. Между тем, как он сам мне рассказывал, нашлись люди в Петербурге, которые уверяли, что он при отпевании тела матери неприлично был весел…» В то же время из рассказов Е.Н. Вревской (по-видимому, со слов сестры поэта О.С. Павлищевой) следует, что во время болезни матери «Александр Сергеевич ухаживал за нею с такой нежностью и уделял ей от малого своего состояния с такой охотой, что она… просила у него прощения, сознаваясь, что… не умела его ценить».

Похоронив мать и вернувшись 16 апреля 1836 года в Петербург, Пушкин уже точно знал, что это была его последняя поездка в Михайловское. Следующая будет лишь в порядке убытия на вечное упокоение туда,