Тайна болезни и смерти Пушкина

Однако, какую роль во всей этой истории сыграл князь Николай Григорьевич Репнин, один из умнейших и знатнейших людей России, которому Пушкин послал вышеприведенное письмо, едва ли не бросая ему вызов на дуэль? Дело в том, что Уваров и Репнин были женаты на родных сестрах, так что княгиня Варвара Алексеевна Репнина имела ровно столько же прав на чуть было не открывшееся наследство, что и Екатерина Алексеевна, урожденная графиня Разумовская, жена Уварова. Князь Репнин, само собою, в отличие от Уварова и шагу не ступил для демонстрации каких-либо наследственных притязаний, но все же несколько задет был сатирой Пушкина, как бы косвенно направленной и против него. То ли он в самом деле сказал что-то нелестное об авторе «подражания латинскому», то ли Уваров искусно распространил через своего шпиона Боголюбова слухи о каких-то словах князя, но Пушкин счел себя оскорбленным. Это было тем обиднее поэту, что кого-кого, а Репнина[169], храброго воина 1812 года, родного брата декабриста С.Г. Волконского, он подлинно уважал. В бытность Репнина при Александре 1 губернатором Малороссии Пушкин слышал о нем много хорошего. Более того, личность Уварова и все его «деяния» были неприятны Репнину не меньше, чем Пушкину – он и не встречался-то почти со своим «родственником». По другому, правда, поводу Репнин однажды написал: «Для клеветника обеспокоить правительство ложным доносом, усугубить невзгоды уже скомпрометированного человека – это такое удовольствие. И ведь никогда эти подлые люди не могли предотвратить заговора или революции; напротив того: их зловещие доносы нередко являлись причиной оных. Ибо это они, марая честь преданных людей, лишают их возможности отвечать за свою службу. И тем самым ослабляя правительство, внушают последнему чувство недоверия, которое нарушает всеобщее благосостояние и спокойствие». Трудно сказать, имел ли в виду Репнин Уварова, но это конечно, и о нем. Вдобавок ко всему, в 1836 г. собственные дела Репнина осложнились донельзя – он был фактически разорен и лишен службы. Тем горше было Пушкину столкновение с человеком, близким ему по духу.

Об этих чувствах поэта можно судить по тому, с каким трудом ему дался текст послания к князю, как мучительно он подбирал слова, отбрасывая черновые варианты один за другим. Пушкин прекрасно понял, чья рука запустила интригу, чтобы поссорить между собой двух великих людей: «Сам погибая от безденежья и долгов, он сочувствовал Репнину, хотя его безденежье не сравнимо было с княжеским.

Он видел, что его вынуждают встать против лица опального, гонимого. Он понимал, что они – союзники, каждый по-своему, бойцы разгромленной, отброшенной фаланги. Им не должно было враждовать.

И он искал выхода – чтоб честь его была соблюдена и отпала необходимость в поединке.

Нужно было найти твердые, но внятные слова, – чтоб и Репнин понял, что им играют.

Пушкин писал: «С сожалением вижу себя вынужденным беспокоить Ваше сиятельство, но как дворянин и отец семейства я должен блюсти мои честь и имя, которое оставлю моим детям.

Какой-то негодяй по фамилии Боголюбов на днях повторял в кофейнях оскорбительные для меня отзывы, ссылаясь при этом на Ваше имя… я уверен, что Вы…

Я не имею чести быть лично известен Вашему сиятельству, я не только никогда не оскорблял Вас, но по причинам мне известным, я всегда питал к вам чувства искренние уважения и преданности и даже признательности…[170]

Я прошу, князь, чтоб вы отказались от сказанного Боголюбовым, чтоб я знал, как я должен поступить.

Лучше, чем кто-либо, я знаю расстояние, отделяющее меня от Вас, но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я имею честь принадлежать. Вы поймете, надеюсь, без труда настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом.

Мне необходимо знать, как я должен поступать. Если…

Если когда-нибудь я оскорблял кого-либо, то только по легкомыслию или в качестве возмездия – в первом случае я всегда…

Мне противно думать, что какой-то Боголюбов…

Умоляю, Ваше сиятельство, отказаться от отзывов… от обвинения… утверждения Боголюбова, или не отказать сообщить мне, как я должен поступить…»

Он мучительно искал слова, правил, зачеркивал. Письмо должно было объединить их против Боголюбова, оклеветавшего обоих, дать князю возможность почувствовать себя оскорбленным не Пушкиным, но Боголюбовым: «ссылаясь на Ваше имя… ссылаясь при этом на Вас… как право… какой-то негодяй по фамилии Боголюбов, ссылаясь на Ваше имя как право…» Надо было, чтобы Репнин понял; он, Пушкин, просто не мог оскорбить его, равно как и сам Репнин не мог – не должен был! – дурно говорить о Пушкине в присутствии негодяев: «какие же могли быть основания, побудившие вас не только… я отказываюсь верить… какие же могли быть основания, ради которых вы…»

В конце концов он отправил короткий текст, за которым, однако, все это угадывалось. Он верил в чутье подлинного дворянина, человека чести».