Тайна болезни и смерти Пушкина

Вернувшегося из поездки в Арзрум Пушкина Наталья Николаевна встретила очень холодно («надменной убегая»), и он пытается покончить с этим «романом», испросив разрешения на поездку за рубеж. Седьмого января 1830 года он обращается к графу А.Х. Бенкендорфу с письмом, в котором, в частности, пишет: «Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством». Короче, куда угодно, но от «надменной убегая». Последовал отказ Николая I, о чем Бенкендорф известил поэта 17 января 1830 года. Скрепя сердце, Пушкин на следующий день пишет письмо Бенкендорфу, в котором верноподданнически «благодарит» своего благодетеля за отказ: «Я только что получил письмо, которое ваше превосходительство соблаговолило мне написать. Боже меня сохрани единым словом возразить против воли того, кто осыпал меня столькими благодеяниями. Я бы даже подчинился ей с радостью, будь я только уверен, что не навлек на себя его неудовольствия». Сколько иронии и злого сарказма вложил Пушкин в эти три строки под видом «благодарности» за отказ в его просьбе, удовлетворение которой, скорее всего, круто изменило бы дальнейшую жизнь поэта. Увы! История не знает сослагательного наклонения.

При первой публикации Пушкин назвал стихотворение «Элегически отрывком». Строка тире, поставленных вслед за последним стихом, заставляет предполагать, что стихотворение действительно является отрывком. В первой рукописи элегии, которая дошла до нас, вслед за текстом, появившимся в печати, был еще такой (единственный) стих: «Но полно, разорву оковы я любви…». Не разорвал, о чем и поделился через шесть лет с Карлом Павловичем Брюлловым.

Насколько «огончарован» был Пушкин в начале 1830 года можно судить по тому, с кем поэт поделился своей неудачей, связанной с попыткой «побега» от «надменной» любви. 5 января 1830 года он у ног другой вамп-красавицы Каролины Собаньской, с которой у него был вялый роман в время южной ссылки. По просьбе Каролины (Эленоры, как звал ее Пушкин) вписать в свой альбом имя поэта, он пишет 4-строфную элегию, вошедшую в сокровищницу любовной лирики поэта:

Что в имени тебе моем?Оно умрет, как шум печальныйВолны, плеснувшей в берег дальный,Как звук ночной в лесу глухом.

Оно на памятном листкеОставит мертвый след, подобныйУзору надписи надгробнойНа непонятном языке.Что в нем? Забытое давно

В волненьях новых и мятежных,Твоей душе не даст оноВоспоминаний чистых, нежных.Но в день печали, в тишине,Произнеси его тоскуя;Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я…[48]

Эта встреча всколыхнула в душе поэта воспоминания семилетней давности, забыв все на свете, в том числе и о своей «Мадонне», Пушкин пишет Собаньской письмо от 2 февраля 1830 года, полное отчаянных признаний о вновь вспыхнувшей любви к этой «женщине действительно очаровательной» по словам Осипа Антоновича Пщецлавского[49]:

«Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни.

Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мое существование неразрывно связано с вашим; я рожден, чтобы любить вас и следовать за вами – всякая другая забота с моей стороны – заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызет мысль о счастье, которым я не сумел насытиться. Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму (?). Там смогу я совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть…»

Довольно трезвый ответ Каролины Собаньской на восторженное письмо Пушкина не остановил его пылких признаний и, еще более распаляя свое необузданное воображение, он направляет ей целое послание: «Вы смеетесь над моим нетерпением, вам как будто доставляет удовольствие обманывать мои ожидания, итак, я увижу вас только завтра – пусть так. Между тем я могу думать только о вас.

Хотя видеть и слышать вас составляет для меня счастье, я предпочитаю не говорить, а писать вам. В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки. Вы – демон, то есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в Писании.