Тайна черного ящика

– Что же случилось с той девушкой из деревни айнов, на которой ты едва не женился? – спросила я Евграфова, когда мы уже стояли с ним у взлетной площадки.

Вертолет уже раскручивал лопасти воздушного винта, и времени у нас оставалось совсем немного.

Евграфов посмотрел на меня грустными глазами и сказал просто и доверчиво:

– О-Кари ушла в океан к большой волне…

– Ушла? – не поняла я.

– У айнов есть поверье, что большая волна, цунами, забирает их в царство большого кита, покровителя их рода, – пояснил Сергей. – Старик-отец не разрешил ей выйти замуж за русского, он давно присмотрел ей жениха из Японии, из деревни на Хоккайдо. Она должна была уехать в Японию. Я хотел просто увезти ее от отца, подать рапорт об отставке и уехать с ней в Россию, но она не смогла нарушить обычаи своего рода. По их традиции, девушка, которая не хочет выходить замуж за мужчину, выбранного ей родителями, имеет право отказаться и выйти замуж за большого кита. О-Кари уплыла в океан и не вернулась. Так у них поступают и старики, которые чувствуют приближение смерти, – они сами уходят в страну большого кита.

Мы помолчали. Мне ничего не хотелось говорить, просто было грустно и не хотелось улетать с Шикотана.

Сергей посмотрел мне в глаза, положил руки на плечи и сказал:

– Вот и ты от меня уходишь…

Мне стало очень жарко, и глаза сами собой наполнились слезами.

– Сережа, – прошептала я. – Ты…

Я обняла его руками за шею и поцеловала.

– Я буду ждать тебя, Сережа! – крикнула я уже из двери вертолета, в котором сидел Фимка Шаблин и смотрел на нас с нескрываемым изумлением.

Дверь захлопнулась, и вертолет поднялся в небо, оставив Сергея внизу, на Шикотане, вместе с моими надеждами на то, что моя одинокая жизнь будет разрушена этим мужчиной.

Я почему-то была уверена, что он никогда не встретится со мной больше. И от этого было так грустно, что хотелось плакать.

Фимка смотрел на меня такими же грустными сочувствующими глазами и пытался что-то говорить, чтобы меня отвлечь. Но мне не хотелось ничего слушать.

Я уткнулась в Фимкину штормовку, прижала лицо к его руке и по-настоящему горько и свободно заплакала. Фимка гладил меня по голове и говорил тихо:

– Все будет хорошо, Оленька! Все обязательно встанет на свои места!

Каспийская одиссея

Глава первая

Никогда раньше не думала, что больница, рядом с которой я живу, будет вызывать во мне неприязненные чувства. В больничном городке прошло мое детство, как и у других девчонок и мальчишек окрестных домов. Нагромождение больничных корпусов, новых и старых, хозяйственные постройки, гаражи, вечный ремонт и вечное строительство – и все это в деревьях, за которыми никто особенно не следил, и поэтому они заросли кустарником, а кое-где даже высокой травой. Места, более подходящего для игры в войну или в прятки, чем тарасовская городская больница имени Федина, трудно придумать.

В детстве я знала в больничном дворе каждый камень и каждое дерево, а сама больница никогда не ассоциировалась у меня с болью и страданием – только с игрой, весельем и компанией друзей. Тогда мы не знали ни о смерти, ни о боли, а самым страшным на свете казался санитар Федор из больничного морга – вечно пьяный и вечно мрачный, небритый, всегда – в темно-синем халате. Он выходил из своего подвала, куда отвозил тела умерших, садился на пустой ящик из-под молочных бутылок, курил и думал о своем, щурясь на солнце, а мы дрожали от страха, считая, что это он высматривает нас, чтобы схватить и утащить в свой подвал. Зачем? Тогда мы себе этот вопрос не задавали.

Теперь я не узнаю фединскую больницу. Вернее – не узнаю свои ощущения, когда прохожу мимо. Я почти боюсь ее молчаливых корпусов, в палаты которых мои друзья попадают изломанными и израненными. Некоторые из них навсегда остаются в этих палатах, пропадают без следа. Впрочем, след, конечно, есть – в моей памяти, но… Я больше не вижу их улыбок, не слышу их смеха и при встрече не прячу свою руку от их протянутой для рукопожатия руки – мои друзья-спасатели не умеют рассчитывать силы, когда жмут руку женщине.

Вот и сейчас в одном из корпусов «фединки» лежит безмолвный Григорий Абрамович и смотрит в потолок долгим усталым взглядом… А я подхожу к больничной ограде, и в сердце у меня шевелится неприятный страх – неужели своего первого командира, нашего любимого Грэга, мне придется теперь видеть только здесь?..