Тайна Черного моря

Приказ есть приказ. За полчаса собрав манатки, мы рванули. Я, Эвка... и Толя, пацаненок шести лет.

До начала праздника Дня Кубинской Революции оставались считанные часы; выехать из Штатов и добраться до Гаваны легальными путями мы никак не успевали. Пришлось пойти на некоторые хитрости. С вертолетной площадки к югу от Атлантик-стрит я поднял «легковушку» LX-300, знаете, прогулочный такой двухместный вертолетик с несерьезным пластиковым пузырем вместо кабины, без дверей. Посадил на пассажирское кресло Эвку, сам забрался на место пилота, Тольку сунул между нами. И рванул в сторону Гаваны.

Лететь было — через территориальные воды и границу — часа два, не больше, несмотря на то что дул сильный боковой, а в море-окияне назревал нехилый шторм. И мы бы успели, бляха-муха.

Если б не моя отсутствующая рука... И если б не «Торнадо F3», поднятые по тревоге долбанного радара, который засек нас и в «мертвой зоне».

Две голубоватые молнии мелькнули мимо «пузыря», оставляя за собой белый пушистый хвост инверсионного следа. «Вертушку» нашу качнуло, и секунду спустя в наушниках послышалось на казенно-обманно-вежливом аглицком:

«Вы находитесь в воздушном пространстве Соединенных Штатов Америки... Сообщите свои код доступа, позывные и индекс коридора... Если вы не имеете доступа, то просим вас немедленно изменить курс. Если требования не будут выполнены, мы будем вынуждены принять меры. Thank you».

Какие коды, какие позывные и индекс? Мы летели Фиделя долбаного спасать!

Я хранил полное радиомолчание, сжав зубы и молясь лишь об одном: дотянуть до границы Кубы, а там разберемся...

Дотянуть нам не дали. Разобрались раньше. На втором круге и без второго предупреждения «Торнадо» открыли огонь. По нам.

От первых ракет я ушел — не впервой. Но началась такая болтанка, что «вертушка» едва не потеряла управление.

Бляха-муха, я бы отстрелялся от этих «Торнадо» из своего ТТ; пилотов, может, не поубивал — все ж таки скорость у них поприличнее нашей, да и «фонари» пулеустойчивые, но спесь с них посбивал бы.

Если б не рука моя. А точнее, отсутствие оной. Очень, знаете ли, непросто это — одной рукой одновременно и вертолетом управлять, и стрелять из пистолета. Эвка, конечно, стреляла не многим хуже моего, но — она держала Тольку, чтоб из кабины не вывалился, пока нас швыряло из стороны в сторону.

И на третьем заходе «Торнадо» нас достали. Я заложил такой вираж, который никаким уточкиным с Чкаловыми не снились, а Игорь Иванович Сикорский, увидев, что я вытворяю с его детищем, ни в жисть не поверил бы. Подумал бы, что бредит...

В общем, вираж-то я заложил, кабину из-под удара убрал, но и только: америкосовская ракета влепилась аккурат в наш решетчатый хвост.

Потеряв хвостовой винт, «вертушка» закрутилась, что твое чертово колесо, и камнем ухнула в шторм. Из кабины меня выбросило, как пробку из бутылки «Миржанэ». Глотнуть воздуха не успел: вхолостую работающий винт вспорол соленую воду в сантиметре от моей головы, и пришлось быстренько уходить на метр в глубь моря-окияна.

Наконец, вынырнул. И тут же был с головой накрыт пенистой зеленовато-серой волной. Пока выплывал, пока отплевывался и отфыркивался среди ревущей стихии, успел заметить: вертолетик мой развалился на куски и верной дорогой идет на дно. Но не его кончина меня беспокоила — я искал Эвку и Толю, жену и сына. И за секунду до того, как следующий вал захлопнул надо мной свою пасть, увидел голову Эвки метрах в десяти от меня — жена моя цеплялась за вогнутый обломок плексигласа, оставшийся от «пузыря» кабины. Я нырнул, рванулся к ней; всплыл рядом, ухватился за тот же кусок. Эвка была одна. Без Толи.

Шторм ревел, неистовствовал, брызгал слюной вокруг нас. Атлантика, любимая Атлантика, которую я избороздил вдоль и поперек, неожиданно показала свое истинное, стогневное лицо: она хотела нас погубить, стиснуть в своих соленых ладонях, утянуть в бездну, убаюкать на темной постели из колышащихся водорослей...

— Толька?.. — выдохнул я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди брызг и колеблющихся утесов воды.

— Не знаю... — сказала моя жена сквозь рев свирепого, винопенного океана. Лоб ее пересекала глубокая, сочащаяся густой кровью царапина. — Я... я потеряла его... — Лицо ее было мокрым — то ли от слез, то ли от морской воды. — Я ПОТЕРЯЛА ЕГО!!! — Ее пальцы, вцепившиеся в край плексигласового обломка, побелели от напряжения, длиннющие волосы, которые она мне изредка, когда пребывала в игривом настроении, позволяла расчесывать, спутались, слиплись от пены, облепили лицо.

Я сжал зубы.

— Не дрейфь, любимая. Прорвемся. Как всегда.

— Как всегда... — эхом ответила она, немного успокоившись, и попыталась улыбнуться, все равно прекрасная, как Венера.

А высоко над нами реяли, скользили наперерез ветру альбатросы, орали благим матом, перекрикивали грохот бури, душу мне выворачивали наизнанку.