Тайна чертова камня

«В том первом письме мама рассказывала, как во время русско-финской войны, зимой тридцать девятого года, в ваш дом постучался раненый финский солдат. Ваша мать, моя покойная бабушка, впустила его, перевязала рану и напоила настоем из трав, но тот солдат был уже не жилец. Он бредил, и в бреду все время повторял, что генерал Маннергейм доверил ему самое большое свое сокровище, вещь, важную для всех финнов, вещь, от которой зависит судьба страны. И что он эту вещь спрятал в очень надежном месте. И еще этот умирающий солдат все время поминал черта и говорил про какой-то камень. Ваша мама сердилась за черта, говорила, что негоже поминать его в приличном финском доме. К утру тот солдат умер, а потом пришли русские, и вашу семью раскидало по всему свету.

Так вот, моя мама Марта в последние годы часто вспоминала тот случай и говорила, что это очень важно и что не случайно тот солдат поминал черта. Что, должно быть, спрятал он сокровище генерала Маннергейма под Чертовым камнем. Не знаю, что это за камень, но раз моя мама считала это настолько важным, пишу тебе, дядя Саймон. Ты сам решишь, что нужно делать. Мама похоронена на лютеранском кладбище Аделаиды…»

– Правильно Марта догадалась! – проговорил Семен.

Надежде показалось, что он за эти несколько минут постарел на десять лет.

– Поедем завтра с тобой в Суоярви! – закончил старик не терпящим возражений тоном.

– В Суоярви? – переспросила Надежда. – А зачем?

– Шкатулку ту возьми! – проговорил Семен вместо ответа, вздохнул и вышел из дома.

Наутро Надежда поднялась рано, но во дворе ее уже ждали Семен Степанович и Николай.

– Взяла? – коротко осведомился Николай.

Надежда кивнула.

– Однако быстрее нужно, – сказал он озабоченно, – дел у меня невпроворот! Начальство в Выборг требует для доклада, опять же МЧС встретить надо. Теперь завертится карусель!

Участковый оседлал свой мотоцикл, Семен сел позади него, Надежда с удобством разместилась в коляске. На коленях у нее покоилась драгоценная шкатулка, аккуратно завернутая в позаимствованную у Люськи полотняную наволочку.

Вскоре они выехали на широкую дорогу, и через час подкатили к поселку Суоярви.

Чуть в стороне от поселка, на вершине небольшого холма, возвышались развалины строгой лютеранской церкви. Вокруг развалин копошились какие-то люди – разбирали камни, расчищали проходы между стен.

– Финны, добровольцы, – пояснил участковый. – Областное правительство разрешило им восстановить эту церковь и кладбище при ней. Здесь похоронены многие участники Финской кампании…

Николай подъехал к работающим.

Навстречу ему вышел высокий худощавый человек в черном пиджаке и пасторском воротничке.

– Вот… – неуверенно проговорил участковый, – вроде как разговор имеется… – Он повернулся к Семену Степановичу, как бы передавая ему слово.

Старик заговорил с пастором по-фински, сначала с трудом подбирая слова, потом все живее и живее.

Пастор слушал внимательно и удивленно, время от времени вставляя короткие реплики.

К концу разговора на его лице появилось выражение растерянности и недоверия.

Закончив, дед Семен указал на Надежду и проговорил:

– Ну, отдай ему, что ли…

Надежда развязала Люськину наволочку, открыла шкатулку, протянула ее пастору.

Тот схватился рукой за горло, как будто ему стал тесен воротничок, лицо у него странно изменилось.

– Это не христианская реликвия… – проговорил он по-русски, справившись с волнением. – Но это предмет, священный для каждого финна… я глубоко благодарен вам за его возвращение…

– Вот так-то, – удовлетворенно сказал дед Семен, – все, что могли, мы сделали. Пускай они теперь сами разбираются, на высоком уровне, что с этой мандалой делать…

– А у тебя, Николай, неприятностей не будет? – осторожно спросила Надежда. – Надо было начальству отчитаться…