Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота

Как-то в июле рокового 84-го он заехал к бабушке пообедать. Воронов знал, что мать легла в больницу. Как она всех предупредила, перед отпуском, чтобы подольше отдохнуть. И отдохнула…

Воронов в то время взахлеб читал Толкина и ничего вокруг себя не видел. Книга оксфордского профессора целиком завладела его воображением. В кармане куртки лежал очередной томик в мягкой обложке из эпопеи «Властелин колец» с яркой броской картинкой, сделанной в стиле прерафаэлитов. Таких красочных книжек в Советской России и быть не могло. Он купил всю эпопею в трех томах у книжного спекулянта с черного рынка на улице Качалова. По тем временам это был клуб избранных. Здесь были книги только для тех, кто прилично владел хотя бы одним иностранным языком. На улице Качалова из-под полы продавались западные книги и журналы без какой бы то ни было цензуры. Глоток свободы, форточка, проделанная в огромном железном занавесе. И Воронов все никак не мог надышаться, жадно глотая этот пьянящий воздух свободы, который доходил до него в виде маленьких необычайно красивых и удобных для чтения в транспорте книжек в мягком переплете с красочными броскими обложками. Покупая их, он раскрывал эти сокровища прямо посередине, подносил очередное чудо к лицу и нюхал страницы. Эти страницы никогда не рассыпались и не выпадали, а обложки при аккуратном обращении могли выдержать не один год интенсивного чтения, одним словом, чудо полиграфии да и только. И Воронов, приобретя очередной томик, никак не мог надышаться в прямом смысле этого слова. Так он, наверное, хотел уловить аромат запретного мира, который давал ему знать о себе в виде маленькой и удобной для чтения книжки. И вот этот запретный аромат свободы совпал с потрясающим миром толкиновской эпопеи. Воронов в буквальном смысле сошел с ума. Это был целый выдуманный космос со своей историей, климатологией, географией, со своей тысячелетней культурой, фольклором и религией. Писатель-визионер Толкин сумел увидеть и воплотить на бумаге невидимый мир химер. Наша отечественная полиграфия мало того что отличалась в основном низким качеством и какой-то кондовостью: обязательный коленкор и твердая тяжелая обложка, страшно неудобная для чтения в транспорте, она к тому же была склонна к дефициту. Даже толкиновский «Хоббит», изданный в «Детгизе», не привлек большого внимания Воронова. Да и эту невзрачную, по сравнению с ее бумажными западными аналогами, книжку было почти невозможно достать. В стране вовсю разыгрался грандиозный книжный голод, который для Воронова был нестерпимее голода настоящего. Магазин на улице Качалова был почти единственным поставщиком той пищи, без которой Воронов и не представлял себе собственной жизни. Маленькие книжки пачками летели в топку, топку души, которую, как сказал поэт, следовало прокалить «до алмазного накала».

И вот, оказавшись на квартире у своих родных и прислушиваясь в основном к тому, как играет в его топке не видимый никому его внутренний огонь, как трещат дрова, как звенят мечи и ломаются копья в битвах, описанных визионером Толкином, он вдруг, как сквозь сон, уловил слабый призыв о помощи, который донесся не из выдуманного, а из реального мира.

– Съезди в больницу, а? Маме плохо, – еле слышно произнесла бабушка.

Просьба была настолько тихой, настолько скромной, что Воронов тут же почуял неладное. Бабушка и мама изо всех сил старались его оберегать от каких-либо житейских проблем. Они обожали своего Женю, обожали молча, тихо. Надо книги – на! Купи! Уж проживем как-нибудь. Впрочем, Воронов на книги деньги только и тратил. Окна их маленькой двухкомнатной квартирки выходили прямо на соседний магазин «Вино-воды». И, сидя в своем старом уютном кресле прямо у окна, читая взахлеб Достоевского, Толстого или того же Толкина, Воронов краем уха мог слышать, как разыгрывались на улице невыдуманные драмы. «Убили! Убили!» – частенько кричали какие-нибудь пьяные тетки.