Тайна дома Морелли

Джим не помнил, когда бывал на похоронах последний раз. Подобные мероприятия надолго выбивали его из колеи. Когда умирал кто-то из знакомых, он являлся на поминки максимум на пять или десять минут: выражал соболезнования, а затем потихоньку исчезал в толпе и покидал зал, воспользовавшись всеобщим смятением. Но нынешние похороны отличались от всех предыдущих. Основная причина заключалась в том, что Пойнт-Спирит – городишка не из крупных. Церковь была забита битком. Казалось, в ней собрался весь город. Люди входили и выходили, приветствовали друг друга в дверях, курили, перешептываясь, и, вздыхая, слушали преподобного Роберта. Одни утешали соседа, другие – бывшего одноклассника, а кое-кто и родственника. Затем машины выстроились в процессию, которая потянулась в сторону кладбища. Там и сям слышался безутешный плачь матерей, приглушенные, яростные возгласы отцов. Две большие фотографии, приделанные к деревянным щитам, возвышались над толпой. Джим рассматривал изображенные на них юные, свежие лица. С того места, где он стоял, были почти не видны лица покойников – с заострившимися чертами, подкрашенные и неподвижные, будто спящие, и все же безнадежно мертвые. Пахло смертью, алыми Роузми, гладиолусами и лилиями, а Джима с самого утра мучила мигрень, причину которой он не знал.

Во время погребения он держался поодаль, прислонившись к стволу дерева. Элизабет, ее мать и обе тетушки, пользуясь случаем, возложили цветы на могилу Пенни и Виктора и протерли тряпочками пыль с хрустальных ваз. Алан рано утром отправился в клинику, пообещав Джиму встретиться на похоронах. Он не видел смысла в том, чтобы возвращаться домой и вместе со всеми обшаривать чердак. Джим все взял на себя: ранним утром он, Мэри Энн и Элизабет поднялись в пыльное помещение под крышей, заставленное деревянными сундуками, которое совместными усилиями обшаривали в продолжении двух часов. Они осмотрели старые шкафы, сломанные стулья, затянутые паутиной старинные зеркала в тяжелых рамах, шкатулки, полные всякой всячины, – но не нашли ничего, что могло бы пригодиться. В одном из ящиков Элизабет обнаружила хорошенькие платьица из тафты, жемчужное ожерелье, камею в коробочке из перламутра и старые фотографии. Но ничего, что напомнило бы о Люсьене и Магали. Пыль, снова пыль, парочка пауков внушительных размеров. А теперь еще и эта головная боль…

Карлота дала ему ибупрофен, но мигрень не проходила. И еще кое-что необычное случилось в это утро: он проснулся в ванной. Да, вот так. Никаких объяснений у него не было, кроме того, что в свои тридцать семь он вдруг превратился в лунатика и теперь разгуливает по домам. Пикантная подробность, особенно если учесть, что проживает он один. Поэтому нельзя исключить, что такое случалось и раньше.

Невозможно описать, какое выражение появилось на лице у Карлоты в тот миг, когда он, полуголый, в семь утра вышел из ванной. Кажется, он ей что-то сказал. Сверлящая боль в виске сделалась невыносимой, и выражение лица Карлоты смягчилось. Затем она исчезла внизу, а затем постучалась к нему в комнату со стаканом воды и таблеткой ибупрофена. Боль отступила, но не полностью. По крайней мере, позволила Джиму в течение нескольких часов обследовать чердак и огромную библиотеку Виктора Берри. Однако действие таблетки быстро кончилось, и боль вернулась с еще большей интенсивностью. У входа в церковь Алан дал Джиму еще одну таблетку, и вскоре самочувствие немного улучшилось.

– Ну как, нашли что-нибудь? – робко поинтересовался Алан. Джим ответил отрицательно.

Глядя на Роберта, на множество людей с сокрушенными лицами, толпящихся у гробов, он спрашивал себя, удастся ли им вытащить на свет божий хоть какие-то концы этого запутанного дела. Детектив позвонил за час до того, как он вышел из дома. Артур Вердиско ликовал: он готов немедленно взяться за это дело. Лично отправится в Новый Орлеан и будет держать Джима в курсе всех своих действий. Джим напомнил ему, что не намерен скупиться в тратах и пусть тот отправит ему по электронной почте все чеки, а заодно и всю информацию, которую сумеет добыть. Разговор был краток. Артур понял, что Джиму не очень удобно обсуждать такие вещи по телефону. А затем чердак, библиотека, хитрое личико Элизабет и улыбка Мэри Энн, головная боль, два паука размером с немецкую овчарку. И наконец, похороны.

– Мэри сегодня бодрячком, – сказал Алан, когда они входили в церковь. – Спала всю ночь как убитая. Никаких кошмаров не видела. Может быть, привидение оставило ее в покое?

– Может быть, может быть… Вечно это «может быть».

У него вновь появилось странное предчувствие, что паутина тянется гораздо дальше колониального особняка Виктора Берри и восьми бригадиров со старой фотографии. Пока Джим обо всем этом размышлял, его легонько толкнул Алан. Он с любопытством смотрел на нескольких обитателей города, разрозненно стоящих в толпе.

– Ты ничего не заметил?