Тайна двух реликвий

Память – коварная штука. Сегодня всем известны программы распознавания лиц, но мало кто помнит, что ещё в семьдесят пятом году тем же самым благополучно занималась нейронная сеть «Когнитрон», способная к самоорганизации. Сегодня владельцы смартфонов пользуются голосовыми помощниками и считают их последним достижением техники, но программа «Элоиза» успешно поддерживала диалог с собеседником в шестьдесят шестом году. А ещё на десять лет раньше – в пятьдесят шестом – на заводах General Motors доставку деталей на конвейер начали выполнять компьютеризированные роботы, которые мало чем отличались от современных роботов на складах компании Amazon.

– Я вспоминаю это не для того, чтобы показать, какой я старый, – всё с той же отстранённой улыбкой сказал Мэй. – Я лишь хочу, чтобы вы поняли: то, что сегодня выдаётся за уникальное и новое, в действительности не уникально и не ново. То, что сегодня называют искусственным интеллектом, – это использование старых инструментов и идей в новых продуктах, только и всего.

Одинцов незаметно увлёкся разговором. Искусственный интеллект никак не входил в круг его интересов, но современные новшества были на слуху – роботы-логисты, киноэффекты, самоуправляемые автомобили, голосовой помощник в смартфоне… С некоторыми технологиями, вроде того же распознавания лиц, Одинцов сталкивался по работе – их использовали в системах безопасности. А радикальное продление человеческой жизни он совсем недавно обсуждал с Вейнтраубом, пусть и в очень специфическом ключе.

Беседа спикеров производила двоякое впечатление. Вроде бы Одинцов знал основы того, про что они говорили, но никогда не задумывался, какими путями и куда движется человечество. Что-то происходит – ну и пусть происходит. Значит, так надо. Не задумывался Одинцов и о том, насколько выросла зависимость людей от компьютерных технологий. Он прошёл хорошую школу и смог бы выжить, оказавшись голым в лесу зимой, поэтому к достижениям прогресса относился просто: есть они – хорошо, надо использовать; нет – ничего не поделаешь, обойдёмся. Такое отношение можно назвать философским, а можно безразличным. Но сейчас ему предложили два взгляда на происходящее, и спикеры расходились в этих взглядах чем дальше, тем больше. Очевидно, сам формат встречи подталкивал зрителей к решению, чья позиция им ближе. И Одинцов – вовсе не из личного отношения к Борису, хотя и оно наверняка играло роль, – склонялся на сторону Дилана Мэя.

– Современные компьютеры, оснащённые современными программами, способны решать сверхсложные задачи, которые из-за своей сложности кажутся многим абстрактными. Что это, если не искусственное мышление? Что это, если не интеллект? – спрашивал Борис, и собеседник отвечал:

– Человек мыслит на основе познания и приобретённого опыта. У машины нет ни того, ни другого: она использует колоссальные вычислительные ресурсы и возможности памяти. У человека и машины несопоставимый инструментарий.

– Именно поэтому я говорю о превосходстве и самых вдохновляющих перспективах развития искусственного интеллекта, – подхватывал Борис. – Машиной достигнуто естественное превосходство над человеком в области интеллектуальных игр, и этого превосходства она уже не уступит. Искусственный интеллект отныне и всегда – я повторю: всегда! – будет побеждать человека в играх.

– Да, будет, – соглашался Мэй. – Но компьютер не играет в шахматы, он рассчитывает все возможные варианты. Его программа умеет считать бесконечно быстрее человека, поэтому компьютер побеждает. А вот играть – именно играть! – в шахматы может только человек, у которого есть личность. Потому что для личности важна не только победа: для личности важны размышления, важно интуитивное понимание, важен интерес. Когда эти качества есть, можно говорить о разуме. Когда их нет, мы получаем скучнейшее соревнование автомобиля с бегуном. Само собой, автомобиль обгонит даже чемпиона мира. Точно так же неинтересно соревнование между штангистом и автопогрузчиком. Для человека спорт – это преодоление себя и расширение возможностей, а для машины – просто работа.

Борис упирался:

– Мы обсуждаем не бег или поднятие тяжестей. У нас речь про соревнование в интеллектуальной области. Соперники демонстрируют мыслительные способности, а мышление представляет собой строгий математический процесс.

– Это верно лишь отчасти, – говорил Мэй. – Если поставить между ними знак равенства, мы тут же потеряем, по сути, фундаментальную составляющую человеческого познания. Либо надо снова вернуться к уточнению терминов и признать, что речь у нас не про интеллектуальную деятельность, а про автоматизацию процессов.