Тайна гибели генерала Лизюкова

Ни нашим, ни немецким солдатам незачем было вытаскивать у убитого генерала его вещевую книжку, чтобы затем засовывать её в карман убитого солдата. Разумного объяснения такому «шпионскому трюку» просто нет. Наши бойцы, обнаружив у погибшего вещевую книжку генерала, сообщили бы об этом командованию, как это фактически и произошлов ночь на 24 июля 1942 года. Если бы её обнаружили немцы, они взяли бы её с собой как трофей вместе с другими документами русского генерала или же просто выбросили б её за ненадобностью.

Но невозможно представить себе, чтобы, взяв у генерала все другие документы, «сердобольные» немецкие солдаты устыдились бы своего поступка и стали бы «совестливо» засовывать его вещевую книжку обратно в карман окровавленного комбинезона. Или положили бы её в карман убитого рядового солдата. Для чего? С какой целью? Кого обманывать? Даже если предположить, что какие-то неизвестные нам мотивы для этого были, то у солдат противника не было никакой уверенности в том, что кто-то вообще в ближайшее время обратит внимание на обезображенный труп солдата и будет осматривать его в поисках каких-либо документов! И даже если это произойдёт, то никаких определённых выводов из этого факта сделано не будет.

Совершенно очевидным является тот факт, что действия немецких солдат после гибели Лизюкова не отличались большой продуманностью. Они сами были явно удивлены произошедшим.Их решения были спонтанными, а за их поступками не просматривается какого-либо «хитроумного плана» и преднамеренности. Конечно, если бы на их месте оказались профессионалы из абвера или офицеры из роты пропаганды, они быстро бы решили, как извлечь из случившегося максимальную выгоду. Но среди измотанных тяжёлыми боями, уставших, грязных и очерствевших от происходящего немецких солдат на передовой их явно не было…

Для них случившееся было не меньшей неожиданностью, чем для экипажа подбитого КВ. Ведь никто из них не мог даже представить, что в то утро в их руки попадёт русский генерал и его комиссар! Поэтому они действовали исходя не из «коварных установок абвера», а своего собственного немудрёного солдатского разумения, не обременённого хитроумными соображениями военной разведки и пропаганды.

Если бы немцам надо было создать видимость, что убитый «красноармеец» и есть Лизюков, они бы наверняка оставили на обезображенном трупе что-то большее, чем тоненькая вещевая книжка без фотографии. Это мог быть и «мундир» с наградами, и личные документы. Да и сам труп совсем не надо было оттаскивать от танка так далеко.

Если же им, наоборот, надо было, чтобы никто не знал, где находится Лизюков и что с ним действительно случилось, они бы не только утащили его труп вместе со всеми документами, но вообще не оставили бы на месте гибели генерала никаких улик.

В той ситуации им не составляло никакого труда уничтожить всякие свидетельства трагедии, включая и сам танк, который можно было просто сжечь вместе со всеми членами экипажа, а не оставлять висящий напоказ труп Ассорова.

Факт обнаружения вещевой книжки на погибшем, скорее всего, можно объяснить тем, что после обнаружения личных документов Лизюкова в его гимнастёрке немцы не полезли в карман его окровавленного комбинезона, и неприметная вещевая книжка генерала так и осталась там…

Здесь необходимо сказать и о том, почему летом и осенью 1942-го в руководстве Красной армии предпочитали вообще не делать каких-либо категорических выводов о судьбе Лизюкова. Полагаю, что причина тому была очевидна: не было гарантии, что генерал не оказался в плену! Поэтому, учитывая явную недостаточность имеющихся достоверных данных, отношение к имевшимся свидетельствам было очень настороженным. Тем более что район гибели Лизюкова остался в руках противника и был недоступен для каких-либо поисков и вскрытия его возможной могилы.

Неудивительно, что факт обнаружения вещевой книжки Лизюкова на неопознанном трупе не расценивался в тех условиях как доказательный аргумент. Чёткой и бесспорной истиной в тот период было только одно — Лизюков пропал. Не было никакой уверенности, что обнаружение вещевой книжки не является вражеской провокацией и совершенно неожиданно Лизюков не объявится вдруг в немецком плену, а геббельсовская пропаганда не начнёт трубить о нём как о втором Власове!

Поэтому вряд ли было странным то, что командование Брянского фронта никак не прокомментировало выводы о гибели Лизюкова, сделанные на тех материалах, что имелись. В расследовании полковника Сухоручкина (относительно судьбы Лизюкова) была главным образом только констатация имеющихся фактов, без каких-либо комментариев об их достоверности и значимости. Он явно осторожничал и не хотел говорить ничего липшего.