Тайна гибели генерала Лизюкова

Ледяная директива Ставки о неудовлетворительных действиях 5 ТА [210], не выполненный личный приказ вождя взять Землянск [211]и последовавшие за тем отчуждение и пустота, возникшие вокруг Лизюкова, косвенно говорили о том, что в самое ближайшее время по действиям командующего армией наверху могут быть сделаны самые нелицеприятные выводы с последствиями, которые могут дорого обойтись бывшему командарму.

На уровне фронта такие выводы были уже сделаны. Политработники штаба Брянского фронта, посланные «усилить» армию, доносили о многочисленных безобразиях в ходе организации наступления, начальник штаба фронта разочарованно сообщал в телеграфных переговорах о не боевых настроениях в частях тов. Лизюкова [212]

, наконец сам командующий войсками фронта выехал в 5-ю танковую армию и при личной встрече с командармом при всех громогласно обвинил его в трусости… [213]

Но вот армию расформировали, и в спешно образованной оперативной группе Брянского фронта бывший командарм, а ныне всего лишь командир корпуса, опять увидел в качестве своего непосредственного начальника того самого человека, который уже однажды оскорбительно бросил ему: «Это называется трусостью, товарищ Лизюков!»

Какие выводы из всего этого можно было сделать? Какие чувства мог испытывать Лизюков к своему непосредственному начальнику — генерал-лейтенанту Чибисову? А может быть, к нему у него сформировалась глубокая личная неприязнь?

И вот новое наступление под началом того же грозного командующего и… новая неудача. Причём выходило, что корпус не только не выполнил поставленную перед ним задачу, но и из двух танковых корпусов действовал наихудшим образом, а в руководстве подчинёнными частями командованием корпуса был допущен ряд вопиющих безобразий! За это виновных следовало привлечь к ответственности, и в первую очередь отвечать должен был командир корпуса…

К тому же в его биографии была одна очень специфическая деталь, которая сразу приобретала особенное значение после исчезновения генерала: Лизюков в пору предвоенных чисток армии от «вредителей и шпионов» был арестован органами…И пусть его выпустили, но ведь за что-то же его взяли тогда… А может быть, с тех пор он затаил обиду на советскую власть и только ждал удобного момента? Так значит, исходя из всего этого, возможно было допустить, что у бывшего командующего армией с не совсем чистым прошлым и подмоченной репутацией в настоящем, к тому же пониженного в должности и, вероятно, затаившего личную обиду, имелись основания для того, чтобы оказаться у врага?

Исходя из известных нам сегодня документов и свидетельств, можно с большой степенью вероятности утверждать, что такого поворота в деле Лизюкова определённые работники из «особых» органов не исключали. Утверждения о гибели опального генерала «со слов очевидцев» не воспринимались ими как весомые доказательства его гибели.

Между тем расследование, проведённое штабом Брянского фронта, завершилось выводом о гибели Лизюкова. Полковник Сухоручкин, подготовивший докладную записку наркому СССР тов. Федоренко и военному совету Брянского фронта, однозначно написал в её начале: «Расследовав причины гибели командира 2 ТКГероя Советского Союза гвардии генерал-майора ЛИЗЮКОВА(выделено мной. — И. С.) , установил…»

[214]

Но, похоже, не все согласились с выводами полковника Сухоручкина. Вопрос о судьбе Лизюкова, будучи формально как бы решённым, фактически оставался не решённым ещё долгое время. Более того, Верховный Главнокомандующий, известный своей подозрительностью и недоверием даже к самому своему ближайшему окружению, вероятно, так до конца и не поверил в безупречность и честность генерала Лизюкова.

Фронтовой журналист А. Кривицкий приводит в своей книге описание сцены, произошедшей между Сталиным и одним «крупным военным», вызванным в Ставку вскоре после гибели Лизюкова. Кривицкий, писавший об этом в середине шестидесятых годов, по тем или иным причинам не раскрывает имени этого «крупного военного», но можно предположить, что это был командир 1-го танкового корпуса М. Е. Катуков. В книге самого Катукова довольно подробно описана встреча со Сталиным в сентябре 1942 года [215]. Обратимся к книге А. Кривицкого.