Тайна гибели генерала Лизюкова

В этом отношении версия Нечаева ещё более несостоятельна, чем миф о «личном водителе Лизюкова», который «похоронил генерала» чуть ли не в одиночку. Из того мифа следовало, что водитель Лизюкова лично участвовал во всех трёх этапах «операции»: обнаружении погибшего экипажа на поле боя, доставке погибших в Лебяжье и захоронении их у церкви. Так сказать (если верить рассказам одного местного любителя истории, который любит переигрывать сражения на собственном столе и писать потом об этом в газету), вскочил в «виллис», взял с собой бойцов и вместе с ними всё сделал сам, никого не слушая и без всякого руководства со стороны старших офицеров! Потому-де никто ни о чём и не узнал!

По Нечаеву же получается, что он лично участвовал только в этапе доставки тел погибших. Из пересказа письма следует, что их подобрали в районе хутора Хрущёво. Если верить объяснениям руководителей поисковиков, то

все погибшие члены экипажа Лизюкова были подобраны именно там.Но как они там могли оказаться — почти за 5 километров от места гибели?! Кто «перенёс» всех погибших туда и почему об «обнаружении» генерала и комиссара «в районе хутора Хрущёво, что немного севернее Землянска»

(если верить этомузаявлению, то получается, что погибшего Лизюкова и весь его экипаж вообще нашли в немецком тылу за много километров в стороне от наступления 2 ТК!), не осталось никаких записей ни в одном из документов наших многочисленных частей? Ответ очевиден. Записей не осталось потому, что погибший экипаж Лизюкова там никто не обнаружил и обнаружить не мог, по той простой причине, что убитые члены экипажа остались у подбитого танка в районе южного отрога рощи, а не за много километров от него!

Далее о самом захоронении в Лебяжье. Из письма Нечаева выходит, что в похоронах принимало участие не менее 15 человек, включая офицеров, из них два подполковника с конкретно названными фамилиями! Невозможно представить себе, чтобы они не доложили бы наверх по команде о захоронении генерала, Героя Советского Союза, командира танкового корпуса и его комиссара — высокопоставленного политработника! Но в этом случае в архивных документах обязательно была бы информация об этом, о похоронах героев написали бы все мемуаристы и исследователи, и никакой неизвестности о судьбе и месте захоронения Лизюкова и Ассорова не было бы и в помине!

О факте обнаружения и захоронения Лизюкова в Лебяжьем непременно стало бы известно и полковнику Сухоручкину, проводившему служебное расследование об обстоятельствах гибели командира 2 ТК! Уж, наверное, никто из 15 присутствующих военнослужащих, а тем более подполковники Горелов и Ружин не молчали бы о том, что лично похоронили Лизюкова! Однако никто из них ничего подобного не сообщил!

Вспомним очень важную деталь одного из самых главных документов нашего расследования — докладной записки об обстоятельствах гибели генерала Лизюкова. Это, подчёркиваю, не частное послевоенное письмо в краеведческий музей, а подлинный официальный документ военного времени! После изложения показаний полковника Давиденко (об этом я писал ранее) докладная записка завершается совершенно однозначной фразой: «Других данных о месте гибели и погребении генерала Лизюкова не имеется».Ни о Горелове, ни о Ружине, ни о Катукове (на бумаге «похоронившем Лизюкова в Сухой Верейке со всеми воинскими почестями»), ни, тем более, о механике-водителе Нечаеве в документе нет ни слова! Невозможно представить себе, чтобы в пору, когда шло выяснение судьбы Лизюкова и опрашивались военнослужащие, которые могли дать какие-то достоверные показания по этому вопросу, такие важные свидетели не рассказали бы о том, что они видели и знали! Но они молчали… Всё это ещё раз говорит о том, что они похоронили в Лебяжьем не Лизюкова и Ассорова, а совсем других бойцов и командиров!

Но характерно, что в большой газетной статье с критикой моей позиции и попытками доказать «подлинность» обнаруженного захоронения о докладной записке Давиденко не говорится ни слова, словно этот документ вовсе не знаком автору публикации. Почему? Очевидно потому, что этот документ никак не укладывается в усиленно тиражируемую «новую» версию захоронения и прямо противоречит письму Нечаева!