3. Говоря о последнем бое Лизюкова, В. Ольховик заявляет, что о том, что «генерал сел сам в танк и уехал на передовую», он и другие радисты узнали от его адъютанта. Адъютант же заехал за радистами, сопровождал танк Лизюкова, взмахом руки приказал радистам отходить назад. Между тем этого просто не могло быть, потому что адъютант Лизюкова капитан Пендак сгорел в танке ещё 22 июля, то есть за сутки до гибели командира 2 ТК, и ничего узнать от него (и даже его видеть живым!) 23 июля радисты просто не могли![333]
Этот факт вообще заставляет усомниться в точности и правдивости описания В. Ольховиком данного эпизода, а ведь наши оппоненты неоднократно заявляли, что он является ни много ни мало свидетелем последнего боя легендарного командарма!Совершенно очевидно, что в воспоминаниях В. Ольховика отражена некая общая атмосфера тех горячих дней и организация боевой работы его подразделения, но непосредственного отношения к последнему бою Лизюкова они не имеют.
Таким образом, анализ даже небольшого фрагмента из воспоминаний В. Ольховика в очередной раз показывает, что человеческая память отнюдь не совершенна, а мемуары и воспоминания не являются надёжным источником! Рассказ радиста Лизюкова (в изложении И. Афанасьева) убедительно демонстрируют это.
(Вызывает удивление предположение В. Ольховика о том, что танк Лизюкова немцы подбили потому, что запеленговали его! Почему же сами радисты не слышали переговоров командира, ведь ветеран утверждает: «…мы
Вместе с тем критический анализ этого источника совсем не означает отказ от него в целом. В частности, упоминание В. Ольховиком о комбинезоне, в котором ходил Лизюков, является в нашей дискуссии важной деталью, подтверждённой свидетельствами А. Кривицкого, который также неоднократно видел Лизюкова в тот период. Они оба вспоминают о комбинезоне, а Кривицкий добавляет к нему и «простые» (негенеральские) сапоги командующего. Следовательно, то, что в боевой обстановке генерал Лизюков одевался как простой танкист, можно считать если не вполне доказанным, то наиболее вероятным!
Однако вернёмся к эпизоду из мемуаров Катукова. На основании известных документов и фактов мы можем сделать совершенно однозначный вывод, что никакого последнего боя Лизюкова на участке 1 ТК Катуков на самом деле видеть не мог. Обратимся теперь к описанию «захоронения» Лизюкова. Катуков утверждает, что убитого Лизюкова похоронили на кладбище в Сухой Верейке «со всеми воинскими почестями». Полагаю, что читатели хорошо понимают, что под понятием «все воинские почести» подразумевается определённый комплекс мероприятий и соответствующее оформление могилы. Но если верить современным пересказам письма Нечаева, которые А. Курьянов выдаёт за один из главных исторических источников, Лизюкова лишили одежды, побыстрее закопали на небольшой глубине в яме с другими бойцами и заровняли могилу, чтоб враги не осквернили. Это, по А. Курьянову, и есть «все воинские почести»? Он призывает нас верить Катукову, но как же тогда можно поверить ему самому?
А. Курьянов пишет про тела 4 красноармейцев, вывезенных якобы на броне танка вместе с Лизюковым. А как же «знаменитые» мифические автоматчики и генеральский экипаж общим числом в 8 человек, про которых с подачи руководства ПО «Дон» (и Александра Витальевича в том числе!) рассказывал читателям журналист местной газеты? Главный архивист предусмотрительно о них не говорит, явно понимая, что то был грубый и глупый ляп!
Нельзя не заметить весьма туманных и обтекаемых фраз А. Курьянова, когда он пишет о датах, а также того очевидного факта, что относительно хронологии событий он противоречит сам себе! Так, он заявляет, что тело погибшего Лизюкова было вывезено на кладбище в Лебяжье «через день после боя за высоту 188,5»[334]
, то есть 25 июля, но уже на следующей странице уверенно пишет, что это произошло днём раньше. Только после внимательного изучения изложенного А. Курьяновым хода событий можно прийти к окончательному выводу о том, что на этот раз днём похорон генерала Лизюкова в Лебяжьем он решил считать 24 июля.