— Видите ли, мистер Нокс, — продолжал Эллери тем же смиренным тоном («О, это идеально!», — подумал он), — понимаете, сэр, поскольку ландшафт все еще усыпан всяческим хламом, мой отец считает преждевременным говорить о том, что основная часть этого дела уже приняла определенно четкие формы.
— Не совсем вас понимаю. — Нокс его подбодрил.
— Эллери... — начал инспектор дрогнувшим голосом.
— Все кажется довольно ясным, мистер Нокс, — сказал Эллери, напустив на себя важности. («О небо, какой момент!» — подумал он.) — Дело разрешено.
Именно такие мгновения, выхваченные из стремительно летящего потока времени, приносят эгоисту наивысшее блаженство, ради них стоит жить! Эллери упивался — он исследовал изменение выражения на лицах инспектора, Сэмпсона и Пеппера, как ученый наблюдает за незнакомой, но предсказуемой реакцией в пробирке. Нокс конечно же ничего не схватил в разыгранной для него сцене. Ему просто было интересно.
— Убийца Гримшоу... — сдавленно проговорил окружной прокурор.
— Кто же он, мистер Квин? — мягко спросил Нокс.
Прежде чем ответить, Эллери закурил. Никогда не следует торопить развязку. Ее нужно лелеять до последнего драгоценного момента. Наконец он позволил словам просочиться через клубы дыма.
— Георг Халкис, — сказал он.
Гораздо позднее окружной прокурор Сэмпсон признался, что, не будь там Джеймса Дж. Нокса, он схватил бы со стола инспектора телефон и швырнул бы его Эллери в голову. Он не поверил. Он не мог поверить. Мертвец, более того, ослепший перед смертью человек — убийца! Это бросало вызов всем законам вероятности. Было и еще кое-что: самодовольная болтовня какого-то клоуна, фантазии возбужденного ума... Сэмпсон, стоит отметить, имел насчет Эллери очень твердое мнение.
Однако, сдерживаемый присутствием великого человека, он просто окаменел на стуле, а его мозг уже лихорадочно бился над задачей, как опровергнуть это утверждение, спровоцированное полным помешательством.
Поскольку Ноксу не требовалось времени, чтобы прийти в себя, то он заговорил первым. Заявление Эллери удивило его, это точно, но уже через мгновение он произнес:
— Халкис... Как это?
Инспектор все же обрел дар речи.
— Я считаю, — проговорил он, быстро облизнув красные губы, — мы обязаны мистеру Ноксу объяснить — да, сын? — Его тон противоречил взгляду: взгляд выдавал бешенство.
Эллери вскочил со стула.
— Разумеется, — с воодушевлением сказал он. — Особенно потому, что мистер Нокс лично имеет отношение к этому делу. — Он присел на краешек стола инспектора. — Действительно уникальная оказалась задача, — заметил он. — В ней было несколько поистине вдохновенных моментов. Будьте внимательны. В деле две основные улики: первая связана с галстуком, который Георг Халкис надел в то утро, когда умер от сердечной недостаточности, вторая с электрическим чайником и чайными чашками в кабинете Халкиса.
Нокс был слегка ошарашен. Эллери сказал:
— Прошу прощения, мистер Нокс. Вы ведь незнакомы с этими вещами.
Он быстро обрисовал факты, сопутствующие расследованию. Когда Нокс кивнул, подтвердив, что все понял, Эллери продолжил:
— Теперь позвольте мне объяснить, что мы можем получить из этой истории с галстуками Халкиса. — Эллери не забывал представлять себя во множественном числе: семейная гордость была в нем развита очень сильно, хотя отдельные злонамеренные лица высказывали сомнения на этот счет. — Неделю назад, в субботу утром, в день смерти Халкиса, его слабоумный камердинер Демми готовит для кузена одежду, как он выразился, по расписанию. Следовательно, надо было ожидать, что Халкис наденет в точности те предметы одежды, которые указаны в расписании на субботу. Обратитесь к этому расписанию, и что же вы там обнаружите? Вы обнаружите, что помимо всего прочего Халкис должен был надеть зеленый муаровый галстук.
Пока все идет нормально. Демми, который завершил утренний ритуал — помог кузену одеться или, по крайней мере, разложил запланированную в расписании одежду, — в девять часов выходит из дому. Пролетают пятнадцать минут, интервал времени, в течение которого Халкис, полностью одетый, находится в кабинете один. В девять пятнадцать входит Слоун, чтобы обсудить с Халкисом программу на день. И что нам открывается? Нам открывается, согласно свидетельству Слоуна — не акцентированному, разумеется, но все-таки свидетельству, — что в девять пятнадцать на Халкисе надет красный галстук.
Эллери уже полностью владел аудиторией, и его чувство удовлетворения само собой прорвалось вульгарным смешком.
— Интересная ситуация, да? Итак, если Демми сказал правду, мы сталкиваемся с любопытным противоречием, которое требует объяснения. Если Демми сказал правду, — а состояние его рассудка не предполагает лживости, — то в девять часов, когда Демми ушел, Халкис был в запланированном, то есть зеленом, галстуке.