Тайна императорской канцелярии

– Эй, хозяюшка! – помахал я ей рукой. Женщина подняла голову и, заметив, что она повернулась именно в мою сторону, я крикнул чуть громче: – Могу я войти?

Выпрямившись, женщина разрешающе махнула рукой. Приблизившись, я поздоровался и тут же сделал ей комплимент по поводу давешнего молока, и она немедленно признала во мне одного из недавних покупателей.

– Но сегодня я уже всё продала, – по-женски всплеснула она руками, даже самим не осталось, – так что заходите завтра.

– Ничего страшного, – понимающе кивнул я, – но у меня есть ещё одно дело, с которым вы могли бы помочь. Не бесплатно, разумеется, – вытащил я из кармана заранее приготовленную купюру в 10 долларов.

Десять долларов для почти любого белоруса были тогда очень даже приличными деньгами. На этом строился весь расчёт, и он оправдался.

– Что же делать-то надо? – торопливо вытерла о фартук руки моя собеседница.

– Работы на час, не больше, – извлёк я из пакета только что приобретённый кусок ткани. Нужно быстренько пошить несколько мешочков… для образцов. Я бы их выкроил, а вы бы их мне прострочили…

– С этим невестка справится вмиг! – бросила моя собеседница быстрый взгляд на зеленоватую купюру. Проходите, проходите в дом! – толкнула она натужно заскрипевшую дверь.

Внутри довольно большой горницы было светло и чисто. Бросалось в глаза обилие белоснежных покрывал, наволочек, салфеточек и занавесочек, которые разом погрузили меня в мир почти забытого деревенского быта.

– При таком обилии вышивок, – подумалось мне, – проблем с какими-то мешками точно не должно быть!

Вскоре в комнате появилась молоденькая девушка с русой косой, перекинутой через плечо.

– Здравствуйте, – поприветствовала она меня лёгким поклоном головы, – меня зовут Анюта! Мария Леонидовна сказала, что вам нужно что-то пошить?

– Да не пошить, – потряс я перед ней тканью, – а сделать из этого пару десятков мешочков.

– С завязочками? – уточнила девушка, ощупывая дерюгу.

– Нет, – завязки не нужны, – мигом посчитал я возможные трудозатраты. Мешки нужны простые, прямые, незамысловатые. Просто и быстро.

– Какие выберем размеры? – мигом перенесла Анюта ткань на стоящий у окна стол.

Она ловкими движениями расправила полотно и приложила к нему длинную железную линейку.

– Если, как вы просили, резать выкройки по двадцать сантиметров, – вскоре заметила Анна, – то получится ровно двадцать мешочков. Но лучше давайте будет резать лоскуты по двадцать пять сантиметров.

– Это ещё почему? – не понял я причину её сомнений.

– Если вы хотите в них что-то засыпать, – пояснила она, – то горлышко нужно делать значительно шире!

Я, зная, что между кончиками больших и безымянных пальцев как раз двадцать сантиметров свёл пальцы рук вместе, образовав нечто похожее на круг. Действительно, получившаяся окружность показалась мне слишком узкой и неудобной, и я моментально согласился с предложением мастерицы. Девушка удовлетворённо кивнула и, вооружившись куском портновского мела, принялась размечать контуры будущих вместилищ для наполеондоров. Засмотревшись на её ловкие и уверенные движения, я чуть было не позабыл о второй цели своего посещения. И спохватился только тогда, когда юная мастерица сняла чехол со швейной машинки и уложила слева от неё пачку подготовленного кроя. Как раз в это время в комнату зашла хозяйка дома.

– Как вы тут справляетесь? – покровительственно положила она натруженную руку на плечо девушки.

– Сейчас прострочу и готово, – отозвалась та. Вот только какой шов – одинарный делать, или двойной.

– Тройной если можно, – мигом отозвался я, – чтобы покрепче держалось!

И почему-то перед моими глазами мигом всплыл наполовину пустой флакон одеколона «Тройной», стоявший у Болеслава Мартыновича на умывальнике.

– Да, э-э, – заторопился я, – Мария Леонидовна, один вопросик прояснить хотел. В прошлый раз вы вскользь упоминали какого-то «бирюка»…, предостерегали нас, чтобы мы у него на ночлег не останавливались. О ком, собственно, шла речь-то?

– Ах, это, – устало опустилась женщина на стул. Ну конечно, совсем упустила из вида то, что вы не местные. А бирюком мы тут зовём одного нашего электрика. Сам он из Местечка, живёт у самого озера, считай, что на отшибе. Фамилия у него странная, созвучная слову «бирюк». Биру, или даже Берун, толком уж и не помню…

– Чем же он так плох? – продолжал настаивать я.

– Сам, не сказать, чтобы особенно плох, хотя и точно, крайне нелюдим. Без надобности берлогу свою никогда не покинет. Но начитан он, не в пример многим. В нашей поселковой библиотеке почти все книги перечитал, да не по разу. Только само место, где он обосновался, считается здесь нехорошим.

– Оттого, что там был лагерь для военнопленных? – решил показать я свою осведомлённость.