Тайна императорской канцелярии

Какое-то время всё было прекрасно. Наталья продолжала неспешно переводить оставшиеся страницы «Дела», но меня теперь не интересовала даже та его часть, которая была написана на русском. К чему перегружать мозги излишней информацией? Всё и так было предельно ясно. Вся фабула дела уже прекрасно разложилась у меня в голове по полочкам и выглядела следующим образом. Во время отступления из Москвы несколько человек, сопровождавшие фургон с восьмью бочонками золотых монет, по непонятной пока причине решили предать их земле. Один бочонок они по-братски разделили между собой, при этом каждому участнику событий досталось не менее трёх килограммов двадцатифранковых наполеондоров.

После завершения войны некий авантюрист Семашко подбил одного из участников тех событий вернуться в Россию и отыскать оставшиеся деньги. Первая поисковая экспедиция у него не заладилась, поскольку уже засветившемуся перед органами внутренних дел России Семашко не дали въездную визу. Но гренадер всё же побывал на месте захоронения клада и убедился в том, что он не тронут. Вторую попытку добраться до золота неугомонный Семашко предпринял в 1839-м году. Действовал он теперь через князя Сапегу, который, как и он сам, тоже имел финансовые затруднения и легко согласился участвовать в сомнительной авантюре. Князь вышел с предложением на посланника России графа Панина, который в свою очередь подбил на это дело Александра Христофоровича Бенкендорфа. Ну, естественно. Начальник жандармского корпуса имел огромные полномочия и необъятные возможности. Клад же был весьма значителен по любым меркам, и по всем прикидкам вполне мог быть найден относительно небольшими силами.

К ноябрьским праздникам перевод всех текстов был завершён, и я получил дополнительную возможность изучить всю систему доказательств нашей с Яковлевым гипотезы. Ведь к рукописному плану, тому самому исходному французскому «брульону», прилагалось и его словесное описание, в котором давались краткие разъяснение по поводу условных обозначений, щедро разбросанных автором по некоей местности.

Первая строчка под литерой «А

», поначалу не дала мне сколько-нибудь значимой пищи для размышления. Скорее наоборот, надолго сбила с толку. «Днепр имеет немного менее пяти футов воды глубиной летом» – гласила первое предложение.

– Причём тут глубина реки? – лишь недоумённо покрутил я тогда головой. Они что там, купались что ли? Это зимой то? В жуткую стужу, когда на улице было до двадцати ниже нуля! К тому же совершенно непонятно почему здесь пишется именно про лето? Нелепица какая-то и явная глупость!

Зато вторая фраза, обозначенная литерами «В. С.» искренне меня порадовала. «Большая дорога от Москвы до Борисова, какой она была в 1812 году»

. Моему ликованию от данной фразы, просто не было предела. Написать о какой-то дороге «Москва – Борисов» можно было только в одном единственном случае. Только тот человек, который стремится попасть из Москвы именно в Борисов, а не куда-либо ещё, мог написать такие слова про крохотный белорусский городок, коим и являлся Борисов в 1812 году.

Данное открытие буквально вдохнуло в меня новые силы и сразу подумалось о том, что полковник Яковлев с князем Кочубеем совершенно зря таскались в безвестные Цурики и копались там на некоей песчаной отмели. Французы, и об этом факте мне было известно доподлинно ещё со школы, находясь в районе Орши, стремились попасть только в Борисов, и никуда больше. Около него располагались стратегически важные мосты через Березину, и там они надеялись на помощь местного гарнизона для устройства краткосрочного отдыха и улучшения снабжения своих измотанных голодом войск. Наполеон были столь уверен в том, что данный город даст французской армии хоть небольшую передышку, что даже приказал сжечь все хранившиеся в Орше понтоны, предназначенные для переправы через водные преграды.

Отсюда я сразу же сделал однозначный вывод о том, что кладоискательская история, присланная в 1839 году из Парижа, могла происходить только на отрезке пути от Орши до Борисова и нигде больше! И естественно, что поисковый полигон расположенный вблизи белорусской деревеньки Александрия неизбежно и однозначно выдвигался на первый план. Оставалось только понять, почему Яковлев там так ничего и не нашёл и найдя такое объяснение, повторить попытку. Впрочем, продолжу рассказ о сопроводительном письме.