Тайна индийских офицеров

Клэрибелль успокоилась, насколько это было возможно только тогда, когда густой снег засыпал аллеи парка и ветви дубов. Все матери в деревне проливали слезы при виде своей печальной госпожи, которую они знали задолго до ее первого брака. Бедные поселяне вспоминали, сколько раз они завидовали ей, когда она проезжала мимо в своем великолепном экипаже, разодетая в шелк и бархат, гордясь своим хорошеньким сыном, сидевшим рядом с нею, многие ли из них пожелали бы теперь поменяться с нею участью? Они вздрагивали, слушая рассказы болтливой прислуги о том, как тихо стало в роскошных залах, как грустит капитан, сидя ночью перед камином со стаканом вина, и как на своей половине тоскует леди, удалившись от света, где прежде была так весела и счастлива, и призывая смерть, чтобы соединиться с погибшим сыном. Рахиль Арнольд больше всех сочувствовала несчастной Клэрибелль.

Раз, сидя январским вечером перед камином, она решилась даже высказать это мужу.

— Что это значит? — проворчал Жильберт Арнольд, бросив на нее угрожающий взгляд из под густых бровей. — Что ты порешь дичь?

— Я говорю, что думаю о несчастной миледи. Я сейчас ходила наверх к нашему Джеймсу, а когда я его вижу спокойным и довольным, в чистой кроватке, то невольно вспоминаю бедного сэра Руперта.

— Дети были чрезвычайно похожи друг на друга, — задумчиво проговорил Жильберт, устремив глаза на пылавший огонь и выбивая трубку о железо решетки. — Господи! Все толкуют о благородном происхождении и обо всем таком… да мой мальчик на вид не хуже сэра Руперта, а пожалуй, еще и красивее его.

— Когда я была девушкой, — заметила Рахиль, — многие говорили, что я напоминаю мисс Клэрибелль Мертон.

Жильберт Арнольд не принадлежал к числу любезных мужей: он несколько секунд смотрел на жену, потом скорчил гримасу и громко рассмеялся.

— А! Так ты была на нее похожа? — воскликнул он насмешливо. — Я, по крайней мере, этого не заметил. Если ты когда-нибудь и походила на госпожу, то теперь не походишь, могу тебя уверить.

Он снова набил трубку и, положив на решетку камина ноги в грубых сапогах, принялся курить с видимым наслаждением.

— Я потеряла всю свою красоту из-за работы, Жильберт, — заметила жена.

— Если она была! — проворчал гневно муж.

— У меня были такие же белокурые волосы и такие же ясные голубые глаза.

— Ну да! — язвительно сказал Арнольд. — Только у тебя волосы совершенно бесцветные, а глаза тусклые, будто ты сварила их, чтобы сделать красивее, да только предприятие не удалось. А если бы не это, ты была бы очень похожа на миледи, — добавил он, смеясь.

— Несчастная миледи! Мне ее очень жаль, — прошептала Рахиль.

— А! Очень мило! — сказал Жильберт Арнольд, вынув трубку изо рта и стукнув кулаком по столику. — Я не желаю слышать ни хныканья, ни вздохов, ни сожалений. У леди прекрасный дом, отличный экипаж, роскошные наряды, она спит на перине, ест и пьет вволю и может тратить деньги, сколько душе угодно. Ну так пусть довольствуется тем, что у нее есть!.. Она ни разу в жизни не пробовала кашу, которой угощают в остроге добрых людей… она не знает, каково это — лежать под забором зимой по шесть или семь часов, которые кажутся веками, чтобы подстрелить зайца, что продашь на следующее утро за какой-нибудь шиллинг… Она не боится, уйдя за шесть миль от дома, быть арестованной и обвиненной в тяжком преступлении, которого и не думала совершать. Пусть же не ропщет! Если сын ее утонул, то с судьбою не поспоришь! Другим тоже случалось переживать несчастья, не одну ее постигло подобное горе. Ей живется так сладко, что не мешает иногда проглотить каплю горечи.

В сторожку ворвался резкий ветер, и вслед за ним они услышали, как кто-то захлопал в ладоши.

— Что такое? — воскликнул Жильберт Арнольд, устремив свои хитрые желто-зеленоватые глаза, в которых вспыхнула тревога, на дверь, находившуюся у него за спиной.

На пороге стоял мужчина чрезвычайно высокого роста, закутанный в широкий плащ и кашне самых ярких цветов. Шляпу он надвинул на брови, а его кашне доходило до носа, так что был виден только этот выдающийся нос, похожий на птичий клюв. Жильберт Арнольд дрожал, как в лихорадке. Он судорожно стиснул руками спинку стула, она сломалась, и он отшвырнул ее от себя, грубо выругавшись.

— Что нужно?.. Кто вы? — спросил он, украдкой озираясь на лестницу, которая вела вверх, как будто хотел ускользнуть от незваного посетителя.

Незнакомец рассмеялся тем звонким и беззаботным смехом, который был хорошо знаком Арнольду. Он скинул шляпу, стряхнул с себя снег и плотно закрыл дверь. Потом он, сбросив плащ, присел спокойно к огню, провел рукою по блестящим светлым волосам и разгладил усы. Браконьер поклонился ему — неуклюже, но с оттенком почтительности.

— Майор… — начал он нерешительно.

— Вы совершенно правы: я Гранвиль Варней. Судя по впечатлению, которое произвело на вас мое появление, вы, мой достойный друг, вероятно, не часто видите посторонних?

Жильберт Арнольд побагровел и взглянул на часы, висевшие в углу.

— Ну… уже немного поздно, — прошептал он чуть слышно.